взгляд на ополчение изнутри

[З. ГорынычЪ]

17.08.2014 в 10:51

Пишет  My Precious:

"...нормальное управление отсутствует. Нет офицеров вообще..."

Опять виснет браузер...

Оригинал взят у nampuom_pycu в Интервью с русским ополченцем: «Я не понимаю, почему Россия открыто не вмешивается».




Мой собеседник – студент престижного московского вуза, назовем его Борис. Увлекается военным делом, стреляет из многих видов оружия. Он представитель той части ополченцев, которая поехала воевать «на каникулы». Не удивляйтесь: есть и такие, обычные русские мальчишки и девчонки, которые воспользовались перерывом в учебе именно таким образом. Вуз явно не будет приветствовать такое его решение, потому его настоящее имя пусть останется неизвестным. Нам же он решил рассказать, как съездил на войну в Луганск, что там происходит, и с какими трудностями сталкивается ополчение.

– Борис, когда ты решил поехать в Новороссию?

Собирался я очень давно, но в этом году надо было получать диплом бакалавра. Как только диплом получил 22-23 числа, так сразу решил поехать. Настрой был такой. Собрался. Там у меня друзья гуманитарную помощь собирали. Выяснил один из маршрутов гуманитарной помощи и договорился. Буквально за день собрался вечером, а утром уехал. Ехали на машине легковой с грузом по трассе «Дон», доехали до границы. Доехали, в поле переночевали. Утром встретились с ополченцем, который отвечал за переход на российской территории, подъехали к лесному КПП и аккуратненько, сделав вид, что идем к себе домой, перешли границу.
На той стороне нас уже ждали машины ополченцев. Все погрузили, со всеми познакомились и поехали уже в Луганск.

– А что в Луганске? Чем там занимались?

В Луганске все там занимаются разными делами, кто из России едет. Едут туда и контрактники бывшие, кто раньше воевал, и просто люди небезразличные, студенты на каникулах, – все едут со своими интересами. Я поехал со своими задачами: увидеть, посмотреть, понять и помочь насколько меня хватит. Помочь, чем я могу. Я могу помогать, обучать людей каким-то дисциплинам: стрельба, обращение с оружием, частично тактика, частично первая помощь. А в принципе, я был готов, что мне прикажет командир, то и выполнять. Вступил в отряд.
Первые дни я не ожидал такой степени организации. Сначала она показалась мне очень высокой. Я думал, что там чистая партизанщина, что оружия там с гулькин нос, в общем, полная задница. Ан нет. Я приехал, вполне себе такая армия местного разлива, партизанская, полевые командиры, много оружия, боеприпасов техники...

– Это в Луганске? Просто полевые командиры из других мест, в частности тот же Стрелков сетуют на недостаток оружия…

– Да, в Луганске. Всего в достатке. Ну, думаю, здорово. Сейчас я тут быстренько освоюсь, смогу себя применить. Начались трудовые будни. Естественно, я максимально пытался заниматься тем, чем я и планировал заниматься, но также мне удалось поучаствовать почти во всех видах деятельности. Это была, например, полицейская работа по городу, борьба с преступностью, задержания там различные, наркоманы, алкоголики, бандиты, торговцы оружием, всякая шваль, которая там повылазила, мародеры. Было интересно. Конечно, никаких законов нет. Все делается по законам военного времени. Как полевые командиры распоряжаются, так и происходит. Зато спокойно со всякой преступностью заканчивают. За двое суток полностью все МВД зачистили. Полностью всех поймали, всех разоружили. Всех допросили.

– Это тех, кто не встал на сторону ЛНР?

– Как сказать… Местные, они не вашим, не нашим, они просто воруют. Продолжают заниматься тем, чем занимались раньше. Крышевать, например… Приезжаешь, их раскурочиваешь, обыскиваешь, оружие изымаешь. Никто даже не пытался оказать вооруженное сопротивление, потому что мы действовали в полном вооружении, с полным перевесом силы, с тяжелым армейским вооружением. Естественно никакой криминал не мог ничего никогда противопоставить. Когда на них направляют по десять автоматов, куда им деваться? Была возможность приобрести и навыки экстремального вождения в городской черте.
Приборов ночного видения у нас было только два. Под конец нашего там пребывания, когда полностью было уничтожено электроснабжение из-за обстрелов, я занимался охраной нашего объекта. Был назначен командир комендантского взвода и я был заместителем командира комендантского взвода, и все патрули расставлял, ночью ходил проверял. Была куча всяких инцидентов. Когда во всем городе выключен свет, с любой стороны может быть штурм, и нужно обеспечивать оборону города – это очень тяжело.

– А другие виды виды деятельности?

Параллельно всему этому шла моя инструкторская работа, она шла все время, в разных формах, то лучше, то хуже. Были операции типа разведки, мы уже выезжали за город. Отслеживание минометных расчетов, как они работают, отслеживание артиллерии. Попытки поймать диверсантов, которые были все время неудачными, они все время ускользали. Не знаю, по какой причине, что за диверсанты, как они действовали. Они все время терроризировали город из минометов. Такие мобильные группы, они ночью или днем, когда не важно, откуда-то появлялись, доставали миномет, ранее прикопанный, и отстреливали в сторону города, каких-то построек 4-5 мин, потом все сматывали и разбегались. С нашей плохой организацией их было поймать просто нереально. Были и другие всякие диверсанты, наводчики, корректировщики, их тоже пытались ловить. Иногда ловили.
За городом в разведке сидишь просто смотришь, как что происходит. Какая техника куда ушла… Один раз я видел очень большой бой, украинская армия как раз прорывалась к Луганску, там 70 танков шло с техникой поддержки. Жуткий встречный бой завязался, и потом наша реактивная артиллерия накрыла всю эту технику. Я своими глазами видел как их разнесли. Все небо было в следах от ракет, и потом страшные взрывы, все дымилось, сверкало. Простых украинцев убивают сотнями в этой войне, не жалеют. Их потери на порядок превосходят потери ополченцев, но их просто стараются не замечать.

– Чем воюют ополченцы?

– С нашей стороны есть некоторое количество современной техники, типа той, которой тогда ударили по украинцам, но в основном все старое 80-х годов.

– А с той стороны, что ездит, летает, стреляет?

– С той стороны все советское, все, что осталось на Украине, они расконсервировали, очень много техники. Вся лучшая советская техника Сухопутных войск 80-х годов, которая была, вся у них оказалась. Сейчас это все используется. Но срок годности у многих боеприпасов уже истек, бывает не срабатывают, например, снаряды не взрываются, реактивные ракеты не срабатывают, танки ломаются иногда. Но все равно, техники очень много у них. У наших в Луганске – в принципе тоже того же качества техники, танков, БМП, вооружения пехотного, минометов хватает. У нас небольшое подразделение было, у нас было все, просто все, что может быть.

– Как же они вплотную приблизились к Луганску, если техники хватает?

– Я бы не сказал, что они как-то смогли его окружить или кардинально изменить ситуацию, по сравнению с тем, что было месяц назад. Аэропорт – это особый случай, это укрепрайон, его обрабатывает артиллерия постоянно, и это бесполезно оказывается. Там около 400 человек сидит, несколько танков, какое-то количество бронетехники. Очень хорошо подготовлены, хорошо укреплись, там есть убежища, которые никакая артиллерия не берет, в том числе тяжелая. Там позиции удобные – возвышенность, и туда не подобраться никак, если только не организовать нормальное наступление с техникой, танками, артиллерией, авиацией.

– А что мешает организовать наступление?

– Отсутствует нормальная боевая подготовка, нормальное управление отсутствует. Нет офицеров вообще. Нет военных специалистов почти. Все их полевые командиры – это бывшие менты, охранники, таксисты, которые не имеют никакого представления о том, как вести современную войну.

– Просто авторитетные люди?

– Да, лидеры, местные авторитеты. Для России, по-хорошему, если бы мы этим занимались надо было бы заменить это все на профессионалов своих, специалистов, которые бы наладили там управление, наладили бы боевое применение сил.
Люди, конечно, плохо подготовлены, приходилось учить их всему, приходилось учить, как магазин зарядить от автомата, не то что тяжелую технику использовать. И некоторые командиры, которые должны были ими командовать, были не намного лучше. Только они не хотели учиться. Обвешаются, по два пистолета, по три автомата себе загребут. Пистолет здесь, пистолет там. Ты бронежилет лучше научись одевать нормально! Отдай эти пистолеты тем, кто занимается оперативной работой. А потом оказывается, что у тех, кто ментами работает временно, ничего нет. Я пару раз ездил так, приходится с таким вот автоматом, с веслом по городу бегать за преступниками, среди прохожих, людей пугать. Вместо того, чтобы дать пистолет Макарова обычный. Подошел, скрыто представил и все, а ты бегаешь, из машины выскакиваешь, смотришь, как бы не зацепиться за что. Потом с трудом взяли каких-то ментов, разоружили их, отобрали у них 50 «Макаровых», которые они хотели продать без бойков, потом достали к ним бойки. Пока мы у них не отобрали эти ментовские «ПМ», у тех, кто занимался правохранительной деятельностью, не было оружия скрытого ношения.
Создать нормальную структуру для подготовки так и не удалось. У них склад завален оружием, я им говорю: «Выделите вы один пулемет, одну снайперскую винтовку, два гранатомета, у нас уже будет нормальное подразделение охранное, на базе которого уже можно обучать людей. Как я их могу тренировать, когда три автомата на 20 человек выдано и, естественно, никакого другого оружия? Как я могу их учить без снаряжения?».
Когда Южная Осетия признала ЛНР, они потом прислали отряд осетинских добровольцев. Были там и матерые вояки, но большинство – тоже новички.

– То есть отсутствуют специалисты высокого уровня. А с той стороны?

– Там вот у них этого достаточно. У них абсолютно открыто американские и западные специалисты действуют, они их готовят, они помогают им обеспечивать управление войсками, много наемников, действуют военные советники, работает западный спецназ. Я лично видел трофейное иностранное оружие, стрелковое, которое приносили: К-15, М-21 снайперская винтовка, «Глок» пистолет как-то приносили. Это все там было.

– А какая основная мотивация ополченцев, ты говоришь, люди едут разные. Основная мотивация местных и тех, кто едет из России?

– Те, кто приезжает из России – большей частью – это патриоты, которые что-то умеют, связаны с военным делом, хотят как-то помочь, но они там долго пребывать не могут по разным причинам. Первая причина: они приезжают, воюют и понимают, что не могут нормально быть применены, нет нормального управления над ними, и уезжают после этого. Либо просто физически не могут – время ограничено, ресурсы ограничены, никто никому ничего не платит, с едой и размещением тоже не всегда хорошо. Много было казаков разных. Для них это возможность повоевать, в вольницу эту попасть. Они как раз самостоятельными отрядами кучковались сами по себе. Местные – это люди, которых реально, ситуация на Украине допекла, причем это не только люди из конкретно Луганска или Донецка, туда в ополчение понаехали из всех регионов Украины, все недовольные. Но, если бы все из Луганска и Донецка туда пришли, оно было бы в разы больше.
Настоящее уважение вызывают те, кто все это начинал. Это реальный костяк ополченцев, благодаря которому все держится. Не полевые командиры, которые повылазили потом, а те, кто организовывал акции протеста, захватывал административные здания, организовывал оборону, когда еще никакой помощи ниоткуда не было. Они рассказывали, как все начиналось, как шел этот процесс, во многом спонтанный. Они в меньшинстве, но они основа ополчения.
Многие местные ко всему безразличны, кто-то бежит в Россию, кто-то пытался жить прежней жизнью, когда городские службы еще как-то функционировали. Их как ветром сдуло, когда начали постоянно обстреливать, начали вырубаться электричество, вода. Один раз был случай, когда 18 раз за день были авианалеты. 18 раз спускались в бомбоубежище, занимали позиции, 18 раз включали сирену, психологически и физически это ужасно выматывает.

– Сбивать не пробовали самолеты?

– Сбить в рамках города что-то из авиации практически невозможно. Они бомбят с большой высоты, поднимаются за облака, оттуда сбрасывают бомбы. Все это не очень прицельно, попадает по домам жилым, по площадям. Мирного населения от них много погибло. А на окраинах, в полях иногда сбивают авиацию. Как я понял, все украинское у них уже сбили, то что у них было, теперь они полностью воюют чем-то другим. Скорее всего, им самолеты пригнали со всего бывшего соцлагеря, Восточной Европы. И пилотов, скорее всего, тоже. Потому что те пилоты, которые под конец нас бомбили, они явно профессионалы. Они летали и в грозу, представляешь в грозу из-под облаков на тебя внезапно бомбы падают, самолет пролетает. И ночью летали, это явно не украинские пилоты…

– Какова гуманитарная ситуация в городе?

– Она постоянно ухудшается. Есть только гуманитарная помощь. Украинцы начали бороться с инфраструктурой. Под конец моего пребывания в полях было видно как они работают. Даже маленький населенный пункт – они по нему лупят, по газовой станции, по трансформатору обязательно попадают. Люди остаются без света, без газа, а потом и без воды. Пытались там какое-то время налаживать электроснабжение: отбомбят, вырубится все, потом пытаются наладить, пока налаживают – все, вода исчезнет, пока налаживают воду – давление в трубах возникнет, пока налаживают все – опять отбомбятся, опять что-нибудь издохнет. Все ломалось больше и больше. Я думаю, там сейчас уже полный коллапс наступил.

– Как идет взаимодействие с гражданскими структурами?

– Да никакого нет. Эти гражданские структуры настолько убожеские. Я за все время пребывания там я ничего не услышал, не увидел о местной власти.

– А Болотов – он гражданский или военный командир?

– Типа гражданская власть. Там парламент есть и правительство, но их не видно и не слышно вообще. Более того, продолжали вещать украинские телеканалы. Нет ни одного местного телеканала. Все смотрели Россию24. Пока еще свет был. Ни листовок, ни пропаганды, ничего нет. В лучшем случае они гуманитарку делят, бензин присылают. Какие-то обещания были, зарплаты они платить собирались, выплаты по ранениям. Все это только на словах. На деле ничего не было. Вообще.
Моего друга одного ранило, слава Богу, его смогли вывезти в Россию по-быстрому, собрали денег, сделали операцию. Он через год будет как новенький.
Медицинская помощь отсутствует почти полностью. «Скорые» как-то еще работают, но больницы в ужасном состоянии, огромное количество врачей сбежало, переполнено все мирными жителями с оторваными руками и ногами. Полный хаос.
Кстати, знаешь, как моего друга ранило? Показательный случай.

– Расскажи.

Он был в составе зенитного расчета с ПЗРК в поле на позициях. Зенитный расчет находится в относительно безопасном месте и был хорошо укрыт. Но рядом стал расчет минометный. Эти ребята залезли на холм, установили там флаг, чтобы, наверное, хохлы не промазали, долго разбирались, искали по планшету как стрелять из миномета, наконец запустили по украинским позициям несколько мин. По ошибке выпустили сигнальные мины, с дымом. В ответ укры ударили из артиллерии. Накрыло всех. Часть ребят пробовала укрыться за двухэтажным домом, его как ветром сдуло, их завалило обломками. Моего друга удалось откопать. Это к вопросу о профессионализме.

– Как видится развитие конфликта?

– Сложно сказать, единственный выход – вмешательство России, но мы почему-то затягиваем, хотя все, и тот же Запад, откровенно против нас и дает понять, что не остановится, они пойдут на Крым и на Приднестровье. Только Россия может выстроить реальную оборону, там просто физически нет необходимого количества профессионалов. Тем более, что это не просто гражданская война на Украине, это гражданская война в России. У нас уже идет раскол, и есть серьезное количество людей, которые поддерживают хунту. Многие выходцы из западной Украины, которые живут здесь, они этого и не скрывают. Если организовывать майдан здесь, можно завезти людей, которые уже прошли эту школу на Украине. Их ты не отличишь от других русских людей. Там море оружия, никто этот поток беженцев серьезно не проверяет, хоть с ПЗРК могут проникнуть диверсанты и сбивать потом самолеты на низких высотах в окрестностях аэропортов. Честно говоря, я не понимаю, почему Россия открыто не вмешивается.

Беседовал Андрей Верхолазов.