Красный Берег, что в 21 километре на северо-запад от Жлобина (Гомельская область).
Вот посетителей «встречает» тоненькая, хрупкая бронзовая девочка-подросток с поднятыми над головой скрещивающимися руками. Подчеркнуто длинные (будто недетские) пальцы широко разведены. Она как бы защищается от некоего неотвратимого ужаса, но уже осознает, что нет даже мизерной надежды на спасение, ибо она, на которой лишь простенькое платьице, уже в самой гуще беды. Это впечатление усиливает и остроскулый ее лик: голова приопущена, а глаза глядят мимо всех — в край квадрата из красного щебня, в котором стоит ребенок. Этот взгляд — как укор: вы меня не защитили, никто, ни один…
Здесь, в Красном Береге, был апробирован новый — «научный» — метод забора крови. Детей подвешивали под мышки, сжимали грудь. Для того чтобы кровь не сворачивалась, делали специальный укол. Кожа на ступнях отрезалась — или в них делались глубокие надрезы. Вся кровь стекала в герметичные ванночки. Тела ребятишек увозили и сжигали.
Только на территории Беларуси было 14 детских концлагерей, где у ребятишек выкачивали кровь для раненых солдат вермахта.
Один из гитлеровских детских «кровозаборных» концлагерей и располагался в Красном Береге. Непосредственно на этом месте был создан мемориал.
читать дальшеОкружает весь комплекс молодой яблоневый сад… Местные краеведы рассказывают, что поэтическое название их деревни — Красный Берег — родилось от необыкновенного сада, который когда-то вырастил здесь некий ботаник Незведский. Это были красные китайские яблони. Они имели коричневые стволы, цвели красным «дымом» — и в положенный срок на них появлялись красные плоды. Ботаник тот словно чувствовал, что некогда здесь прольется много ярко-красной детской крови…
Площадь Солнца. К ней ведут восемь лучей: один — черный, остальные — золотистые. Последние пронизывают путь к детским мечтам, черный же ведет в искаженную войной реальность… На нем в три ряда стоят выполненные из прочного бетона белые школьные парты, всего их 21. Они символизируют обычный по тем временам большой школьный класс. Ясно, что за эти парты дети никогда не сядут… Вернее, приезжающие сюда школьники и взрослые за них садятся (это не возбраняется) — но только для того, чтобы глубже вообразить всю трагедию случившегося здесь в годы гитлеровской оккупации.
Это только один класс, а ведь в годы своего хозяйничанья на чужой земле немцы уничтожили в Беларуси 13 тысяч школ — десятки тысяч подобных классов…
Белые паруса «бумажного кораблика»: это скульптурная метафора воплощения никогда не сбывшихся мечтаний погибших детей (здесь черный луч обрывается). На парусах — отлитые в металле десятки самых распространенных славянских имен, которые были взяты из «отчетных документов» фашистских детских концлагерей. Оля, Настя, Тема, Петя, Вера, Лена, Олежка, Марина, Зоя, Аркаша, Арина, Сима, Витя…
За корабликом — 24 витража с рисунками детей нескольких послевоенных лет. Они были отобраны из архива студии известного минского педагога Сергея Каткова (у которого когда-то учился и архитектор Левин). В белых рамах — принцессы, цветы, птицы, цирковые артисты…
— Рисунки эти излучают радость, а не горечь, — говорит автор проекта Леонид Левин. — И я подумал, что это будет светлое воспоминание о всех детях той военной поры, погибших и выживших. Предлагались разные варианты, но мне показалось, что именно работы студийцев послевоенных лет будут наиболее искренними и близкими идее, заложенной в мемориале.
На черной школьной доске в «мертвом классе» письмо Кати Сусаниной, оно было опубликовано в «Комсомольской правде» 27 мая 1944 года. А нашли его при разборе кирпичной кладки разрушенной печи в одном из домов в освобожденном райцентре Лиозно, что в Витебской области. На конверте стоял адрес: «Действующая армия. Полевая почта №… Сусанину Петру». В Лиозно белорусская школьница находилась в рабстве у одного из знатных оккупантов и 12 марта 1943 года, в день своего пятнадцатилетия, более не в силах терпеть издевательств, покончила жизнь самоубийством. Перед тем как повиснуть в петле, она написала письмо отцу, который был на фронте.
«Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи.
Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу, мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон!». И офицер выстрелил маме в рот…
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!». Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало — платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет, — и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» — так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья», — сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник, тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучаться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!.. Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать.
Твоя дочь Катя Сусанина.
Март, 12, Лиозно, 1943 год.
P. S. Мое сердце верит: письмо дойдет».
Ныне это письмо хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории в числе документов Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи (ВЛКСМ). Идея же увековечить его на школьной доске «детской Хатыни» принадлежит писателю Василю Быкову.
С обратной стороны классной доски — сломанная, искалеченная карта современной несломленной Беларуси. На ней обозначены лишь места, где находились детские лагеря, подобные «Красному Берегу».
Отсюда - http://vsr.mil.by/2011/12/08/detskaya-xatyn-krasnogo-berega/ Фото из интернета.
06.05.2013 в 23:45
07.05.2013 в 00:31
07.05.2013 в 00:37
07.05.2013 в 09:15
10.05.2013 в 18:57
Я понимаю, ты этот текст выложил с благими намерениями, но я одну фразу из него случайно прочитала, потому что текст без ката и пометок "не для слабонервных", и у меня полчаса уже сердце колотится, а слова эти будут время от времени всплывать в памяти еще по крайней мере несколько дней, портя все, что я буду в этот момент делать.
10.05.2013 в 19:09
10.05.2013 в 19:36
И я не преувеличиваю, когда говорю о своей реакции на такие тексты, скорее наоборот. Ты раньше такое под катом писал, а теперь я не знаю, что мне делать, чтобы еще раз так не попасть в любой непредсказуемый момент, листая ленту.
10.05.2013 в 21:34
10.05.2013 в 23:52
11.05.2013 в 01:26
11.05.2013 в 13:47