В мире ослепленных тьмой может солнцем показаться пламя от свечи
03.01.2013 в 22:14
Пишет Даумантас:к вопросу о реконструкции тактики колесниц эпохи развитой бронзы
Реконструкция андроновской боевой колесницы.
Хотя до столетнего рубежа в истории исследования памятников андроновской культурно-исторической общности осталось совсем немного времени,большинство вопросов, связанных со сферой военной деятельности её носителей остаются пока открытыми и, к сожалению, слабо разрешимыми. Причиной сему служит наличная источниковая база. И действительно, с одной стороны, поселенческие памятники не имеют оборонительных сооружений, с другой – в могильниках практически не обнаруживаются предметы вооружения и свидетельства выраженной иерархической организации общества. Последние обычно представляют собой весьма стереотипные комплексы, неординарность которых не выходит за пределы вариабельности обряда и предметного набора, связанного с адаптацией пришлых коллективов к природному и социальному окружению, а так же различий в трудовых навыках тогдашних мастеров.
Следов военного травматизма на останках погребенных, которые позволяли ли бы пролить свет на особенности ведения военных действий и порядок использования средств вооруженной борьбы, фиксируется крайне мало. Известные нам очень немногочисленные случаи пока еще не нашли своего отражения в публикациях. Найденные же образцы вооружения пока не позволяют собрать вместе осколки разбитой временем «мозаики» и мы вынуждены довольствоваться все еще общими соображениями по поводу военного дела той далекой эпохи. Как только начинается поиск ответов на встающие вопросы, исследователь неизбежно вступает на зыбкий путь догадок и предположений, большинство из которых, хотя и опираются на здравый смысл, тем не менее, не могут быть подтверждены бесспорным авторитетом исторического источника. И все же, сознавая всю уязвимость того, что будет сказано ниже, такие шаги приходится делать, ибо без них, наверное, в конечном итоге трудно будет рассмотреть в археологическом материале ту идею, ради реализации которой эти вещи создавались, и блики того мира, в котором они жили. Так уж сложилось, но применительно к той далекой эпохе у нас нет живого слова, ни исторического предания, ни письменной традиции. Можно, конечно, попытаться обратиться к популярной ныне «ведической» экстраполяции, но в данном случае она не способна нарисовать более доказательную и достоверную картину, нежели та, что дает использование опыта действий воинских формирований Древнего Востока, античного мира и разного рода потестарных образований недавнего прошлого. Прекрасно понимая глубину тех временных и стадиальных пропастей, что разделяют людей этих столь не похожих исторических эпох, отметим, что общих,объединяющих моментов здесь тоже не мало. Тех самых, благодаря которым военное дело, по меткому определению К. Клаузевица, становится простым и вполне доступным здравому уму человека.
Разумеется, исследования подобного рода, в тех случаях, когда это позволяют источники, лучше всего начинать с подсчета численности войск [Дельбрюк, 2008, с. 11]. Но, к сожалению, в настоящее время мы опять-таки лишены возможности это сделать, и можем ограничиться лишь констатацией мнения о численном превосходстве пришельцев над населением редких и, скорее всего немноголюдных поселений представителей местных археологических культур.
Ареал распространения андроновской культуры.
Пока ясно одно, что столь масштабное освоение новых территорий едва ли возможно без мощного психофизического давления, которое не могло не опираться на превосходящую военную мощь. Но где же следы боевых столкновений? Пока их слишком мало, чтобы говорить о неком тотальном разгроме. Можно, конечно, предположить, что погибших воинов быстро погребали где-нибудь неподалеку от мест боев и что когда-нибудь такие свидетельства будут найдены с помощью новых геофизических методов. Можно допустить, что превосходство в военной технике минимизировало потери победителей, а тела побежденных оставлялись на пир мелких грызунов и разного рода хищников.Поскольку общественная мораль человеческих обществ, независимо от этноса и стадии развития, всегда разделяла причины смерти на «хорошие» и «плохие»,естественные и неестественные и т.д., то их отмечали в вариациях погребальной практики. Иными словами, неординарность причин смерти должна была иметь следствием нестандартный погребальный обряд. Развитие этой мысли приводит к предположению, не связаны ли так называемые «вторичные» погребения с военными травмами? Т.е. это могли быть захоронения тел «гражданского населения», подобранных соплеменниками через некоторое время после удачного набега неприятеля, которые, например, в условиях жаркого лета, едва ли долго могли сохранять свою целостность. Или же, наоборот, погребения, выполненные по обряду трупосожжения, принадлежат павшим, воинам? Отсутствие оружия в таких комплексах можно объяснить обычаем забирать его у покойного обратно, свидетельство чему в ведических текстах обнаруживает Е.Е. Кузьмина[1986, с. 77]. Но эти предположения столь же легко высказать, как и трудно доказать.
А вот что, пожалуй, не вызывает особых возражений, так это наличие конных экипажей, которые повсеместно помимо сугубо утилитарных целей выполняли еще и роль общепризнанного знака социального престижа, воинского ранга. Не вдаваясь в детали реконструкции общественных отношений [Кузьмина,1986, с. 88-98], отметим, что, судя по имеющимся материалам, колесница, наверное, всегда выступала индикатором определенного уровня развития общественной иерархии. Не вызывает сомнения и тезис о том, что в древнем мире колесница, являясь принадлежностью воинской элиты, служит показателем сформировавшихся поздних военно-потестраных отношений. А сам колесничий выступал таким военно-потестарным предводителем.
Любопытные и несколько неожиданные параллели этому явлению мы обнаруживаем на самодийском материале лесного Приобья. Г.И. Пелих, проанализировавшая материалы общественного устройства местного населения, установила, что у самодийцев, например, существовало два типа потестарных предводителей. Один — глава территориального объединения, созданного силой оружия вне границ родовой территории, второй — глава небольшой родовой группы, так называемый «богатырь (сенгира)», который возглавляет воинское объединение своего коллектива. Это, как правило, самый сильный, подготовленный человек, фактически профессиональный воин. В бою он стоит впереди своего контингента, первым встречает удар, сражается с себе подобными и обладает наилучшим вооружением, которое отличает его от простых бойцов, в битве поддерживающих своего предводителя [1981, с. 136–142, 148]. В героических легендах такие богатыри и «князьцы» свысока относятся к простым воинам противника и ищут на поле боя встречи с достойным противником, т.е. с такими же лидерами. Обращаясь к античному наследию, несложно провести типологические параллели между таким «сенгира» и героями гомерова эпоса[1].
И действительно, каждый значимый персонаж гомеровских «песен» имелсвой отряд, который в зависимости от его статуса возрастал до войска, реальныеразмеры которого носят уже эпический характер. Например, личным отрядом Ахилла были мирмидонцы, которые славились верностью и упоительной яростью в бою, в котором они всегда следовали за колесницей своего предводителя. Намеренно опуская вопрос о «царском» статусе таких военных лидеров, отметим,что они ведут себя точно так же, как былинные богатыри остяцкого эпоса — двигаются (правда, уже на колесницах) впереди своего воинства, бьются с подобными себе героями и, маневрируя на своих экипажах, выискивают достойный объект для ратных подвигов. Оставим в стороне гиперболизированный масштаб таких действий, к которым «каждое последующее поколение добавляет … мазки, важные с точки зрения его собственной культуры и опыта» [Мерси, 2010, с. 12] и обратим внимание на следующие обстоятельства.
Можно предположить, что каждый колесничий был предводителем вооруженной группы, сформированной, скорее всего, по родственному принципу. Она, являясь самостоятельной военной единицей, действия в сражении строила, исходя из той обстановки, что складывалась благодаря использованию средстваего технического усиления. Хотя колесницы иногда неправомерно (о чем будет сказано ниже) сравнивают с танками эпохи бронзы [напр.: Мерси, 2010, c. 101],они, как и последние, нуждались в поддержке пехоты на поле боя. Равным образом, как и группы «технической поддержки», в свободное от боевой эксплуатации время, обслуживающей экипаж и следящей за состоянием его тягловой силы.
Нам трудно уверенно говорить об особенностях использования колесных экипажей на поле боя андроновскими отрядами. Думается, их практика значительно отличалась от тактики колесничных войн греческих полисов и восточных деспотий. Как представляется, она должна быть ближе к той военной традиции, которая еще не знала кавалерии, а если и знала, то крайне мало использовала конные отряды в своих боевых упражнениях.
Пожалуй, наиболее близкие соответствия можно отыскать на страницахантичной литературы, как в величественных и насыщенных натуралистичными деталями строках Гомера, воспевающих уже минувшую «героическую эпоху»бронзового века, так и в по-военному кратких записках Ю. Цезаря о реальных битвах, которыми он сам руководил.
Согласно первым, в эпоху бронзы вожди,они же профессиональные воины, носились на своих колесницах меж противоборствующих сторон, добираясь с помощью возницы к нужному месту, где они вступали в бой с подобными себе героями или сеяли смерть меж простых воинов неприятеля. В батальных сценах, изобилующих на страницах Илиады, львиная доля как раз и посвящена действиям таких «царей-колесничих», которые выделяются из массы бойцов не столько социальными прерогативами,сколько физической силой и самым полным набором средств вооруженной борьбы — от щитов и панцирей до, собственно, колесных экипажей. И действительно, без помощи последних, радиус действия таких тяжеловооруженных воителей должен был сильно ограничиваться физическими возможностями человека, ослабленного необходимостью тащить на себе весь свой арсенал и силой противодействия врага. Колесница же доставляла такого воина в разныеместа сражения, где он сходил с экипажа и бился в пешем строю или же разил неприятеля на расстоянии, не сходя с боевой платформы. В случае победы или,наоборот, поражения возница, отъезжавший с колесницей не безопасное расстояние, подхватывал своего хозяина и спасался бегством или же наоборот преследовал врага [Илиада, XI. 335-336]. Согласно запискам Ю. Цезаря, касающимся уже иной эпохи, когда колесницы уже исчезли с полей сражений античных армий, но еще сохранились варсеналах варварских племен, их появление сопровождало «необыкновенно большое облако пыли». Само же сражение с использованием этого транспортного средства происходило по следующей схеме: «Сначала их гонят кругом повсем направлениям и стреляют, причем, большей частью расстраивают неприятельские ряды уже страшным видом коней и стуком колес; затем, пробравшись в промежутки между эскадронами, британцы соскакивают с колесниц и сражаются пешими. Тем временем, возницы мало помалу выходят из линии боя и ставят колесницы так, чтобы бойцы, в случае, если их будет теснить своей многочисленностью неприятель, могли легко отступить к своим. Таким образом, в подобном сражении достигается подвижность конницы в соединении с устойчивостью пехоты. И благодаря ежедневному опыту и упражнению, британцы достигают умения даже на крутых обрывах останавливать лошадей на всем скаку, быстро их задерживать и поворачивать, вскакивать на дышло, становиться на ярмо и с него быстро спрыгивать на колесницу» [Записки, IV, 32, 33].
Итак, в основных принципиальных чертах использование колесных экипажей на столь разных театрах военных действий и в столь разные эпохи совпадает и дает нам определенное право предполагать возможность некой подобнойкартины для интересующих нас времени и региона.
Вряд ли мы сильно ошибемся, если предположим, что сражения между андроновскими воинами и аборигенами начинались с дальней дистанции лучниками и метателями дротиков, которые стремились к нанесению максимальных потерь живой силе противника. Думается, существовали, какие-то пределы, ограничивавшие эту стадию сражения. Например, лимит боезапаса, которыйзаставлял одну из сторон переходить к решительным действиям в ближнем бою. Скорее всего, именно в этот момент и вступали в бой колесницы. Но не вкачестве «танков» бронзового века, а скорее, если продолжать параллели с современной боевой техникой, в роли «штурмовиков», наносящих удар по неприятелю с достаточно близкой дистанции и ускользающих от его огня за счет маневренности и скорости перемещения в пространстве[2]. Вряд ли колесницывообще способны были на мощный лобовой удар, прорывающий сплоченныйстрой вооруженных бойцов. Лошадь, как всякое живое существо, не лишеначувства самосохранения, и она, в отличие от бездушной мото- и бронетехники,не всегда идет туда, куда гонит ее рука ездока или возницы.
Вероятнее всего колесницы применялись, когда неприятельские стрелки были либо рассеяны, либо уже опустошили свои колчаны. Конь — крупная и достаточно уязвимая мишень, и поразить его, чтобы вывести из строя весь экипаж, который сразу же терял свою подвижность и превращался в «предмет для собирания метательных снарядов» было, очевидно, вполне по плечу древним лучникам и метателям дротиков, хорошо знакомым с уязвимыми местами крупных копытных животных. В Илиаде можно отыскать очень подробное описание последствий таких умелых действий:
«Конь пострадал, пораженный стрелою. Ранил его …. в голову, в самое темя, где первые волосы коней идут от черепа к вые: опасное место; от боли конь заскакал на дыбы: пернатая в мозг погрузилась. Коней смутил и других он, крутясь вкруг пагубной меди. … старец, к коню пораженному бросясь, припряжь отсечь напрягается» и еще « … сверкающий дротик … коня … пронзает Педаса в правое рамо; конь захрипел, испуская дыханье, грянулся с ревом во прах, и могучая жизнь отлетела: два осталь-ных расскочились; ярем затрещал, и бразды их спутались вместе, когдапристяжной повалился на землю … » [Илиада, VI, 80-90; XVI, 465-470 ].
Тактику колесничих можно сопоставить и с приемами боя хорошо знакомых тачанок, спешно доставлявших в нужное место и оружие и стрелков. Быстро кружась вокруг неприятельского воинства, лучники с этих подвижных платформ всегда находили у противника уязвимое для стрел место. А если враг, поддавшись панике, начинал отступать еще до прямого столкновения, он, вообще, представлял собой простую мишень, тем более, когда такое отступление превращалось в бегство. Дистанция, на которой могли действовать экипажи, обстреливая противника из луков, позволяла вести продолжительный бой,выжидая наиболее благоприятного момента для решающей атаки. Такая ситуация относительной безопасности позволяла, нанося урон врагу, минимизировать собственные потери, подавлять его морально, не давая возможности ощутить свою силу, нанеся ответный удар.
Конечно же, боевая колесница наводила ужас на местные военные отряды. Трудно не поддаться панике и устоять при виде летящих навстречу взмыленных храпящих лошадей, под копытами которых дробятся тела павших, а в пыликолес крутится сама смерть[3]. Эффект лобовой конной или колесничной атаки как раз и состоит во многом в таком психологическом шоке, что известно извоенной практики различных времен и народов. Это, кстати, подчеркнул и Цезарь [Записки, IV, 33]. В открытом поле всегда кажется, что каждая лошадь, каждый экипаж мчится именно на вас. Грохот повозок, вопли возниц, громкие шлепки поводьев, пронзительное ржание лошадей, тучи пыли из-под колес, сквозь которые летели стрелы и копья, действовали парализующим образом даже на закаленную в боях римскую пехоту.
Относительно высокая уязвимость живых движителей колесных экипажей должна была заставлять предпринимать меры для их защиты. Вероятнее всего,на спины лошадей перед боем набрасывали какие-нибудь плотные попоны или шкуры, ослабляя тем самым воздействие стрел и изменяя привычный облик животных. Не исключены и вообще, целенаправленная его трансформация всторону создания новых фантастических образов и стремление таким путем спомощью магических средств придать животным новые особые мистические свойства, способные внушить противнику ужас и священный трепет уже настадии сближения. Обратим внимание на изображения конных упряжек на рельефах Древнего Востока. Здесь мы найдем и шкуры кошачьих хищников, наброшенные на спины лошадей, и пышные султаны на их головах, визуально увеличивающие размеры животных, и многое другое, что делало их при взглядесо стороны мало узнаваемыми и более внушительными. А, следовательно, исходя из генетической «программы» восприятия человеком живых существ, более сильными и страшными[4].
Роль факторов психологического подавления противника в древнем миребыла крайне велика. И военные отряды стремились максимально использовать все доступные им средства устрашения противника[5]. К последним относилась и демонстрация неприятелю воинских трофеев, в том числе в виде скальпов, отчлененных голов и конечностей, которые должны были демонстрировать собственную доблесть, свидетельствовать об одержанных победах и угнетать дух врага.
Подобные приемы были широко распространены и во времени, и в пространстве и, в конечном итоге, имели следствием сложение своеобразной воинской эмблематики [Соловьев, 2007]. Любопытно, что на некоторых реконструкциях кельтских колесниц, [Вэри, 2009, c. 168–169] помещаются привязанные к ее корпусу головы врагов. Реальные подтверждения этому мы находим у Диодора Сицилийского, который свидетельствует о том, что убитым врагам «…они отрубают головы и вешают на шеи своих коней ….. распевая боевые песнии победный гимн» [Цит. по: Аллен, 2010, с. 105]. Легендарный Кухулин так же возвращается из похода с неприятельскими головами, свисающими с его колесницы. Вполне возможно, такие пугающие знаки могли нести и боевые экипажи бронзового века, появившиеся в лесостепном Обь-Иртышье. Бравада оружием, демонстрация силы и свирепости еще на стадии сближения были в порядке вещей в воинской среде самого широкого территориального и хронологического диапазона. Герои Гомера потрясали тяжелыми копьями, издавали пугающий боевой клич, выкрикивали оскорбления, всячески запугивая и унижая врага. Кельты старались сформировать у противника образы жестоких беспощадных воинов, для чего покрывали волосы известью, зачесывая их назад, так что онипоходили на лошадиную гриву или вздыбленную шерсть разъяренного зверя изрительно увеличивали и без того немалый их рост. Иногда они выходили набитву обнаженными, расписывая тела синей краской, менявшей облик человека[Ален, 2010, с. 111; Конолли, 2009, с. 116; Махлаюк, Негин, 2009, с. 338-339], и долженствовавшей демонстрировать магическую и физическую силу воина. Они издавали жуткие крики, гримасничали, подпрыгивали, потрясали оружием, стучали им по щитам, хлопали в ладоши и, вообще производили невероятный шум, который нередко еще на стадии сближения сокрушал боевой дух противника, вынуждая его покинуть поле боя. Столь же угрожающее поведение, включавшее потрясание скальпами, украшение оружия трофеями, взятыми от человеческих тел, леденящие душу вопли и боевую раскраску, раздевание либо, наоборот, облачение в особые, нередко пышные, наряды перед боем зафиксировали очевидцы и участники освоения Дикого Запада у индейских племен Северной Америки [Стукалин, 2008, с. 235–253, 256–267, 460–464]. Список подобных мер, применяемых в военной сфере носителями самых разных куль турных традиций, может быть весьма обширен и различаться, порой, малозначимыми деталями. Отметим, что многие из упомянутых мер психологического устрашения вполне явно реанимированы в горячих точках XX-XXI вв., как, впрочем, и во многих творениях Голливуда.
Но был еще один, сравнительно новый для данной эпохи, прием психологического воздействия на врага, безусловно, знакомый древним воителям и,конечно, применявшийся ими боевой практике. Речь идет о воспетом еще Гомером завораживающем блеске бронзового оружия. Не менее яркое описание этого феномена дает Онаксандр в «Стратегикосе», который обращает внимание на то, чтобы перед боем воины имели начищенное, сверкающее оружие: «…плотные ряды войска, прежде чем оно вступит в рукопашную схватку, должны,развертываясь для атаки, держать свои мечи высоко над головой, поворачивалих к солнцу. Сверкающие наконечники копий и блестящие клинки, отражаясолнечный свет, посылают вперед грозное сияние войны» [Онаксандр. 29. 2.Цит. по: Махлаюк, Негин, 2009, с. 331, 343].
Легко представить какое впечатление могли производить на небольшие[6] воинские формирования местных потестарных вождей лесостепного Обь-Иртышья, грохочущие повозки и сверкающие золотым блеском оружия шеренги пришельцев. Такие, пусть даже и не очень большие по современныммеркам, отряды мигрантов-скотоводов, вполне способны были, не вступая в особо кровопролитные бои, рассеять вышедшие на рать из своих поселений вооруженные группы родовых коллективов.
Что же касается непосредственно самих сражений в интересующем нас времени и регионе, то малое число примет военного травматизма, конечно, может восприниматься и как свидетельство мирной обстановки и отсутствия вооруженного противостояния. Однако, оно, скорее, связано и с использованием преимущественно колющего оружия, которое, как известно, в отличие от рубящих ударов мало уродует тела жертв и оставляет следы на их костях. Данное обстоятельство — совершенно иной характер травматизма и вид ран — было подмечено еще в античной письменной традиции. Так Тит Ливий обратил внимание на то гнетущее впечатление, которое произвело на македонских воинов применение рубящего оружия. Последние «… привыкши сражаться с греками ииллирийцами и видеть раны, нанесенные метательными копьями, стрелами иредко пиками, теперь видя изуродованные …. мечами тела, отсеченные вместе сплечами руки, отрезанные вместе с шеей головы, … и другие отвратительные раны, … с ужасом представляли себе, против какого оружия, против каких людей им предстоит сражаться» [Ливий. XXXI, 34]. Справедливости ради отметим, что бои с использованием бронзовых копий и кинжалов были не менее жестокими и кровопролитными, вполне натуралистические свидетельства чему можно легко отыскать в сценах троянской войны:
«Дрот на противную сторону острый пробился сквозь чрево. Вскрик-нув, он пал на колена; глаза его тьма окружила … внутренность к чревуруками прижал он поникший. . И Дриона убил он, ударивши пикою в выю; Тот, зашатавшись у ног его пал;… огромного сильного мужа дротом, вколено вонзив, удержал устремленного …; весь нож Ахиллес погрузил емув печень; Печень в груди отвалилася; кровь закипевши из раны перси наполнила;… Мелия грянул в ухо копьем, и стремительно вышло сквозь ухо другое медное жало…; После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила острая пика, истал Девкалион, с рукою повисшей. … Ахиллес пересек ему выю, голову сшлемом, сотрясши поверг; из костей позвоночных выскочил мозг….; Ригма, который пришел из фракийской земли… дротом его поразил; острие углубилось в утробу; он с колесницы слетел; а … вознице, коней назад об-ращавшему, в плечи сияющий дротик вбил и сразил с колесницы; и в страхе смешалися кони … . Быстро его … настиг, и сверкающим дротом между стыдом и пупом ударил бегущего, в место, где наиболее рана мучительна смертным несчастным … и на дрот он упавши, вкруг меди …бился в крови … .»[Илиада, ХХ, 395–485, XIII, 570].
И как следствие, тела павших «кони ахеян колесами вкруг истерзали». Или вот другой отрывок:
«Выхватил медный красивый топор, с топорищем оливным, длинным,блистательно гладким … поражает … наступавшего по лбу, в верх переносицы: хрястнула кость, и глаза …, выскочив подле него на кровавую землю упали» [Там же, XIII, 610].
Список подобных воинских дел можно расширить, благо примеров предостаточно. Можно сюда добавить и опыт медицины, полученный после штыковых атак последних мировых войн. Но вывод будет близок к тому, о чем мы говорили выше — колотые раны глубже, труднее заживают, опаснее для жизни, но менее травматичны для скелета. На останках же погребенных следы подобных поединков будут отсутствовать или фиксироваться виде малозаметных, незначительных повреждений, которые легко могут быть связаны с сохранностью костей. А, например, разбитый сильным ударом череп, вполне может восприниматься как раздавленный землей. Таким образом, возникающее при отсутствии многочисленных и выраженных следов военного травматизмаcпредставление о миролюбии андроновских племен скорее иллюзия, нежели суровая историческая реальность, опирающаяся на прекрасные образцы бронзового оружия ближнего и дальнего боя, происходящего, правда, по большей частииз случайных находок.
У нас вряд ли когда-нибудь появятся данные о боевых построениях андроновских отрядов. Поэтому остается предполагать, что при атаке они, скорее всего, использовали линейный, растянутый в пространстве строй, состоявший из нескольких наступающих шеренг, который позволял участвовать в сражении большей части воинов и произвести на неприятеля впечатление видимой многочисленностью. Как показывают данные современных исследований, «боец в передовой линии, активно действующий «штатным» холодным оружием, может сражаться эффективно не более 15-20 минут, после чего нуждается в отдыхе»[Махалюк, Негин, 2009, с. 278]. Данное обстоятельство должно было заставлять вести стремительную атаку, чтобы быстро сломить сопротивление противника. Как показывает история, такое неистовое нападение, даже в новое время, могло заставить дрогнуть полки регулярной армии, вооруженной огнестрельным оружием, например, в сражении при Киликрнаке [Мерси, 2010, с. 272] или справиться с превосходящими силами, как это случилось при Марафоне. К заключению о таких боевых порядках подталкивает анализ приемов ведения войны, которые практиковались как варварами на окраинах античного мира, таки уже в наше время, представителями поздних военно-потестарных обществ, не имевших регулярных, хорошо обученных воинских контингентов, способных использовать иные гораздо более сложные построения и маневрировать ими на поле боя.
Не секрет, что эффективность использования каждого вида оружия напрямую связана с тактическими возможностями его применения, а сами способы ведения военных действий зависят от окружающего ландшафта — так называемого «театра военных действий». Ясно, что в лесу, например, бессмысленноиспользование кавалерийской лавы, в степи же, наоборот, всадник имеет всепреимущества перед пешим. Боевая колесница, столь грозная на равнине, теряет в лесостепи половину своих тактических возможностей, несмотря на то, что,судя по уже приводившимся свидетельствам, неглубокие лощины, гривы и косогоры, не являются для таких экипажей серьезным препятствием. Сам ландшафтный характер этой территории вместе природно-климатическими условиями в значительной степени снизили преимущество андроновцев в вооружениии тактике ведения боевых действий (особенно по снегу).
И все же небольшие пешие отряды сибирских охотничьих племен, вооруженных в основном еще каменным оружием, даже будучи прекрасными стрелками из лука, не могли противостоять в открытом сражении новой боевой технике. Как показывает военная практика народов, имевших сходный хозяйственно-культурный тип развития, они, оставаясь неплохими бойцами, не в состоянии были применять в сражении плотные построения, а могли лишь использовать тактику рассыпного строя, каковой на открытом месте и был и был наиболее удобен для разгрома колесницами.
Думается, что местное кротовское население, оценив преимущество андроновцев в средствах ведения боя, по всей вероятности, изменило средства противодействия, сделав акцент на средства дистанционного ведения боя. На это указывает появление костяных наконечников повышенной убойной силы и более мощного лука. Спектр оружия ближнего боя наоборот сузился. Тактика выслеживания и засад в местных условиях могла приносить должный эффект и в борьбе с колесницами, и небольшими отрядами пришельцев. Не исключено,как это было в последующие времена, в обстреле неприятеля могли принимать участие все способные носить оружие члены коллективов, включая женщин и подростков.
Здесь, в Западной Сибири, на залесенной, пересеченной, заболоченной территории, с высокими, по колено, кочками пересохших ляг, линейные построения были слабо эффективны при обстреле невидимыми лучниками. Они,уклоняясь от удара, умело использовали все естественные укрытия и наносилиурон врагу без особого вреда для себя, т.е., фактически, вели полупартизанскую войну, совершая, в том числе, набеги на становища и поселения пришельцев. Во внезапных нападениях, осуществляемых, как это практиковалось во всех уголках ойкумены, в удобный момент, в том числе рано утром или под покровом ночи, под удар попадало не только взрослое мужское население, но и беззащитные дети. Свидетельства чему обнаруживаются в неопубликованных пока материалах раскопок В.И. Молодина в Центральной Барабе, с которыми мы могли ознакомиться с любезного согласия автора.
Сражения, вероятнее всего, происходили на границах территориальных владений локальных общин местных этнокультурных объединений. Как показывают наблюдения над ареалами расселения этнографически зафиксированных традиционных обществ, они очень часто были привязаны к водоразделам, и другим заметным географическим ориентирам. Думается, вполне можно предположить, что где-то здесь и происходили стычки военных отрядов. Это можно объяснить, и тем, что по берегам рек располагались поселения, которые служили объектами нападения, и тем, что переправы через реки можно сторожить илегче защитить. Неширокие, но очень глубокие петляющие речки с густой древесной растительностью по обрывистым берегам, создавали с одной стороны, многочисленные и выгодные условия для засад и внезапных атак, оставляя возможность при случае скрыться, с другой они служили непреодолимым препятствием для колесного транспорта, которому в «карманах» меандров просто небыло места для маневра, а они были идеальными местом для разгрома попавшего в трудное положение противника.
Воин-андроновец.
Контакты автохтонного кротовского и пришлого андроновского (фёдоровского) населения продолжались довольно долго. Новые данные свидетельствуют о том, что между ними постепенно возникали брачные отношения [Молодин, Парцингер, Мыльникова и др., 2008; Молодин, Мыльникова, Новикова идр., 2009]. Впоследствии пришельцам все же удалось ассимилировать автохтонное население лесостепной и южно-таежной полосы Западной Сибири, но не благодаря военному превосходству, а воздействием высокого уровня жизни и заманчивого благосостояния, основанных на ведении комплексного скотоводческого хозяйства, разумеется, скорректированного теми заимствованиями в быту,которые подарило знакомство с адаптированной к местным природным условиям системой традиционного жизнеобеспечения автохтонных обществ.
Конечно, все вышесказанное, не более чем гипотезы, которые могут с равным правом быть принятыми или отвергнутыми, но в любом случае, нуждающимися в проверке.
1 В данном случае мы не будем очередной раз поднимать вопрос об историзме эпоса. И тем более Гомерова, данные которого широко применяются для экстраполяций в исследованиях как общественных структур, так и военного дела древнего мира. Отметим лишь, что сложение социальных структур, описанных в упомянутом остяцком эпосе, по мнению М.Ф. Косарева относится к рубежу бронзового и железного века [1991,с. 119]. Так же принимаем мнение M.I. Ebbut в ”The British”: «…В каждую эпоху и у каждого народа есть особенный идеал героизма, и в народных легендах каждой эпохи этот идеал можно обнаружить. Эти легенды не только изображают героя в свете представлений своего времени, но и рисуют уклад социальной жизни, понимание качеств добродетели и порока, показывают предрассудки и верования. Древние века запечатлеваются в народных традициях, подобно окаменелостям, обнаруживаемым в донных слоях древних океанов» [1910. Цит. по: Мерси, 2010, с. 5].
2 Колесница, как и самолет, могла двигаться лишь вперед, и была опасна только в движении. Чтобы избежать поражения, боевые повозки не могли долго находиться на одном месте. Поэтому искусство возницы заключалось в умении управлять повозкой так, чтобы она ни на миг не останавливалась во время битвы. Он должен был уметь,выписывая колесами повозки различные петли, восьмерки, круги подобные фигурам высшего пилотажа, неуклонно приближаться к намеченной цели, дабы поразить её, да еще так, чтобы из-за скорости перемещения свести к минимуму риск собственного уязвления. Возница должен был знать нрав коней, уметь их обуздывать, успокаивать ив самых трудных условиях заставлять исполнить свою волю и, вообще, уверенно чувствовать себя на раскачивающейся, трясущейся, лишенной рессор платформе (вспомним замечания Цезаря об искусстве кельтских возниц).
3 Отсутствие достоверных находок бронзовых деталей усиливающих ось позволяет считать, что они были из дерева, а, следовательно, были не прочны, быстро изнашивались и вряд ли были способны выдерживать продолжительное время высокие скорости. Равно как нести большой экипаж, который в военное время по этим самым причинам, едва ли мог превышать два человека.
4 Мы никогда не узнаем, как называли своих лошадей возницы бронзового века икак украшали своих любимцев. Можно лишь полагать, что мечтали они запрячь в по возки животное с мощью коня, стремительностью оленя, прыгучестью тура. Рискнем предположить, что увенчанные развесистыми рогами оленей и горных козлов лошади вождей пазырыкской культуры несут в своем уборе дизайнерские находки еще бронзового века (такие украшения, бесспорно, были мало удобны для всадников, зато крайне эффектно смотрелись в упряжи). Ведь в представлениях людей тех лет совмещение образов или даже отдельных их элементов было равнозначно полному волшебному слиянию всех их свойств. И может, подобные диковинные животные порожденные фантазией народа и «воссозданные во плоти» убранствами, надетыми на реальных лошадей, влекли на рать расписанные магическими узорами экипажи загорелых воителей. И солнце играло на бронзе их копий, и двигались, будто ожив от движения мышц, нанесенные на телах татуировки.
5 В том числе на взгляд нашего современника достаточно курьезные. Например,известен случай с центурионом Корнидием, который во время военной компании, имевшей место в начале правления Августа, «появился на поле боя с насаженным нашлем горшком с углями, которые разгорались при движении, создавая впечатление, что из его головы исторгается пламя» [Махлаюк, Негин, 2009, с. 150]. 6 Мы не знаем точно их величины и вообще числа хотя бы одной из волн мигрантов, однако массив известных некрополей и общий количественный состав погребенных указывают на то, что людская масса прибывших популяций была весьма невелика.Число же воинов в её составе должно было быть еще ниже. Хотя специальных демографических исследований на эту тему еще не проводилось, уже сейчас становится ясно, что в количественном составе они все же превосходили разрозненные коллективы аборигенных жителей лесостепного Обь-Иртышья.
Отсюда.
URL записиВ пыли колес: некоторые аспекты реконструкции военного дела Андроновской культуры.
А. И. Соловьев, Институт археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск.
Реконструкция андроновской боевой колесницы.
Хотя до столетнего рубежа в истории исследования памятников андроновской культурно-исторической общности осталось совсем немного времени,большинство вопросов, связанных со сферой военной деятельности её носителей остаются пока открытыми и, к сожалению, слабо разрешимыми. Причиной сему служит наличная источниковая база. И действительно, с одной стороны, поселенческие памятники не имеют оборонительных сооружений, с другой – в могильниках практически не обнаруживаются предметы вооружения и свидетельства выраженной иерархической организации общества. Последние обычно представляют собой весьма стереотипные комплексы, неординарность которых не выходит за пределы вариабельности обряда и предметного набора, связанного с адаптацией пришлых коллективов к природному и социальному окружению, а так же различий в трудовых навыках тогдашних мастеров.
Следов военного травматизма на останках погребенных, которые позволяли ли бы пролить свет на особенности ведения военных действий и порядок использования средств вооруженной борьбы, фиксируется крайне мало. Известные нам очень немногочисленные случаи пока еще не нашли своего отражения в публикациях. Найденные же образцы вооружения пока не позволяют собрать вместе осколки разбитой временем «мозаики» и мы вынуждены довольствоваться все еще общими соображениями по поводу военного дела той далекой эпохи. Как только начинается поиск ответов на встающие вопросы, исследователь неизбежно вступает на зыбкий путь догадок и предположений, большинство из которых, хотя и опираются на здравый смысл, тем не менее, не могут быть подтверждены бесспорным авторитетом исторического источника. И все же, сознавая всю уязвимость того, что будет сказано ниже, такие шаги приходится делать, ибо без них, наверное, в конечном итоге трудно будет рассмотреть в археологическом материале ту идею, ради реализации которой эти вещи создавались, и блики того мира, в котором они жили. Так уж сложилось, но применительно к той далекой эпохе у нас нет живого слова, ни исторического предания, ни письменной традиции. Можно, конечно, попытаться обратиться к популярной ныне «ведической» экстраполяции, но в данном случае она не способна нарисовать более доказательную и достоверную картину, нежели та, что дает использование опыта действий воинских формирований Древнего Востока, античного мира и разного рода потестарных образований недавнего прошлого. Прекрасно понимая глубину тех временных и стадиальных пропастей, что разделяют людей этих столь не похожих исторических эпох, отметим, что общих,объединяющих моментов здесь тоже не мало. Тех самых, благодаря которым военное дело, по меткому определению К. Клаузевица, становится простым и вполне доступным здравому уму человека.
Разумеется, исследования подобного рода, в тех случаях, когда это позволяют источники, лучше всего начинать с подсчета численности войск [Дельбрюк, 2008, с. 11]. Но, к сожалению, в настоящее время мы опять-таки лишены возможности это сделать, и можем ограничиться лишь констатацией мнения о численном превосходстве пришельцев над населением редких и, скорее всего немноголюдных поселений представителей местных археологических культур.
+++
До сих пор неясно как, собственно, происходило проникновение андроновских (федоровских) племен на территорию лесостепного Обь-Иртышья. Чаще всего используемый для обозначения этих событий термин «миграция» мало что говорит. Было ли это медленное постепенное просачивание на новые территории небольших групп населения, которые постепенно накапливаясь, начинали численно и культурно доминировать над сравнительно небольшими разрозненными популяциями аборигенного кротовского населения? Или же имело место плавное, но достаточно быстрое внедрение в иную среду сразу же больших людских масс, либо наоборот, это все-таки были завоевания — походы мощных специализированных воинских групп, уничтожавшие и разгонявшие по крепям выходившие навстречу отряды местных удальцов? Или же все было как-то иначе?Ареал распространения андроновской культуры.
Пока ясно одно, что столь масштабное освоение новых территорий едва ли возможно без мощного психофизического давления, которое не могло не опираться на превосходящую военную мощь. Но где же следы боевых столкновений? Пока их слишком мало, чтобы говорить о неком тотальном разгроме. Можно, конечно, предположить, что погибших воинов быстро погребали где-нибудь неподалеку от мест боев и что когда-нибудь такие свидетельства будут найдены с помощью новых геофизических методов. Можно допустить, что превосходство в военной технике минимизировало потери победителей, а тела побежденных оставлялись на пир мелких грызунов и разного рода хищников.Поскольку общественная мораль человеческих обществ, независимо от этноса и стадии развития, всегда разделяла причины смерти на «хорошие» и «плохие»,естественные и неестественные и т.д., то их отмечали в вариациях погребальной практики. Иными словами, неординарность причин смерти должна была иметь следствием нестандартный погребальный обряд. Развитие этой мысли приводит к предположению, не связаны ли так называемые «вторичные» погребения с военными травмами? Т.е. это могли быть захоронения тел «гражданского населения», подобранных соплеменниками через некоторое время после удачного набега неприятеля, которые, например, в условиях жаркого лета, едва ли долго могли сохранять свою целостность. Или же, наоборот, погребения, выполненные по обряду трупосожжения, принадлежат павшим, воинам? Отсутствие оружия в таких комплексах можно объяснить обычаем забирать его у покойного обратно, свидетельство чему в ведических текстах обнаруживает Е.Е. Кузьмина[1986, с. 77]. Но эти предположения столь же легко высказать, как и трудно доказать.
А вот что, пожалуй, не вызывает особых возражений, так это наличие конных экипажей, которые повсеместно помимо сугубо утилитарных целей выполняли еще и роль общепризнанного знака социального престижа, воинского ранга. Не вдаваясь в детали реконструкции общественных отношений [Кузьмина,1986, с. 88-98], отметим, что, судя по имеющимся материалам, колесница, наверное, всегда выступала индикатором определенного уровня развития общественной иерархии. Не вызывает сомнения и тезис о том, что в древнем мире колесница, являясь принадлежностью воинской элиты, служит показателем сформировавшихся поздних военно-потестраных отношений. А сам колесничий выступал таким военно-потестарным предводителем.
Любопытные и несколько неожиданные параллели этому явлению мы обнаруживаем на самодийском материале лесного Приобья. Г.И. Пелих, проанализировавшая материалы общественного устройства местного населения, установила, что у самодийцев, например, существовало два типа потестарных предводителей. Один — глава территориального объединения, созданного силой оружия вне границ родовой территории, второй — глава небольшой родовой группы, так называемый «богатырь (сенгира)», который возглавляет воинское объединение своего коллектива. Это, как правило, самый сильный, подготовленный человек, фактически профессиональный воин. В бою он стоит впереди своего контингента, первым встречает удар, сражается с себе подобными и обладает наилучшим вооружением, которое отличает его от простых бойцов, в битве поддерживающих своего предводителя [1981, с. 136–142, 148]. В героических легендах такие богатыри и «князьцы» свысока относятся к простым воинам противника и ищут на поле боя встречи с достойным противником, т.е. с такими же лидерами. Обращаясь к античному наследию, несложно провести типологические параллели между таким «сенгира» и героями гомерова эпоса[1].
И действительно, каждый значимый персонаж гомеровских «песен» имелсвой отряд, который в зависимости от его статуса возрастал до войска, реальныеразмеры которого носят уже эпический характер. Например, личным отрядом Ахилла были мирмидонцы, которые славились верностью и упоительной яростью в бою, в котором они всегда следовали за колесницей своего предводителя. Намеренно опуская вопрос о «царском» статусе таких военных лидеров, отметим,что они ведут себя точно так же, как былинные богатыри остяцкого эпоса — двигаются (правда, уже на колесницах) впереди своего воинства, бьются с подобными себе героями и, маневрируя на своих экипажах, выискивают достойный объект для ратных подвигов. Оставим в стороне гиперболизированный масштаб таких действий, к которым «каждое последующее поколение добавляет … мазки, важные с точки зрения его собственной культуры и опыта» [Мерси, 2010, с. 12] и обратим внимание на следующие обстоятельства.
Можно предположить, что каждый колесничий был предводителем вооруженной группы, сформированной, скорее всего, по родственному принципу. Она, являясь самостоятельной военной единицей, действия в сражении строила, исходя из той обстановки, что складывалась благодаря использованию средстваего технического усиления. Хотя колесницы иногда неправомерно (о чем будет сказано ниже) сравнивают с танками эпохи бронзы [напр.: Мерси, 2010, c. 101],они, как и последние, нуждались в поддержке пехоты на поле боя. Равным образом, как и группы «технической поддержки», в свободное от боевой эксплуатации время, обслуживающей экипаж и следящей за состоянием его тягловой силы.
Нам трудно уверенно говорить об особенностях использования колесных экипажей на поле боя андроновскими отрядами. Думается, их практика значительно отличалась от тактики колесничных войн греческих полисов и восточных деспотий. Как представляется, она должна быть ближе к той военной традиции, которая еще не знала кавалерии, а если и знала, то крайне мало использовала конные отряды в своих боевых упражнениях.
Пожалуй, наиболее близкие соответствия можно отыскать на страницахантичной литературы, как в величественных и насыщенных натуралистичными деталями строках Гомера, воспевающих уже минувшую «героическую эпоху»бронзового века, так и в по-военному кратких записках Ю. Цезаря о реальных битвах, которыми он сам руководил.
Согласно первым, в эпоху бронзы вожди,они же профессиональные воины, носились на своих колесницах меж противоборствующих сторон, добираясь с помощью возницы к нужному месту, где они вступали в бой с подобными себе героями или сеяли смерть меж простых воинов неприятеля. В батальных сценах, изобилующих на страницах Илиады, львиная доля как раз и посвящена действиям таких «царей-колесничих», которые выделяются из массы бойцов не столько социальными прерогативами,сколько физической силой и самым полным набором средств вооруженной борьбы — от щитов и панцирей до, собственно, колесных экипажей. И действительно, без помощи последних, радиус действия таких тяжеловооруженных воителей должен был сильно ограничиваться физическими возможностями человека, ослабленного необходимостью тащить на себе весь свой арсенал и силой противодействия врага. Колесница же доставляла такого воина в разныеместа сражения, где он сходил с экипажа и бился в пешем строю или же разил неприятеля на расстоянии, не сходя с боевой платформы. В случае победы или,наоборот, поражения возница, отъезжавший с колесницей не безопасное расстояние, подхватывал своего хозяина и спасался бегством или же наоборот преследовал врага [Илиада, XI. 335-336]. Согласно запискам Ю. Цезаря, касающимся уже иной эпохи, когда колесницы уже исчезли с полей сражений античных армий, но еще сохранились варсеналах варварских племен, их появление сопровождало «необыкновенно большое облако пыли». Само же сражение с использованием этого транспортного средства происходило по следующей схеме: «Сначала их гонят кругом повсем направлениям и стреляют, причем, большей частью расстраивают неприятельские ряды уже страшным видом коней и стуком колес; затем, пробравшись в промежутки между эскадронами, британцы соскакивают с колесниц и сражаются пешими. Тем временем, возницы мало помалу выходят из линии боя и ставят колесницы так, чтобы бойцы, в случае, если их будет теснить своей многочисленностью неприятель, могли легко отступить к своим. Таким образом, в подобном сражении достигается подвижность конницы в соединении с устойчивостью пехоты. И благодаря ежедневному опыту и упражнению, британцы достигают умения даже на крутых обрывах останавливать лошадей на всем скаку, быстро их задерживать и поворачивать, вскакивать на дышло, становиться на ярмо и с него быстро спрыгивать на колесницу» [Записки, IV, 32, 33].
Итак, в основных принципиальных чертах использование колесных экипажей на столь разных театрах военных действий и в столь разные эпохи совпадает и дает нам определенное право предполагать возможность некой подобнойкартины для интересующих нас времени и региона.
Вряд ли мы сильно ошибемся, если предположим, что сражения между андроновскими воинами и аборигенами начинались с дальней дистанции лучниками и метателями дротиков, которые стремились к нанесению максимальных потерь живой силе противника. Думается, существовали, какие-то пределы, ограничивавшие эту стадию сражения. Например, лимит боезапаса, которыйзаставлял одну из сторон переходить к решительным действиям в ближнем бою. Скорее всего, именно в этот момент и вступали в бой колесницы. Но не вкачестве «танков» бронзового века, а скорее, если продолжать параллели с современной боевой техникой, в роли «штурмовиков», наносящих удар по неприятелю с достаточно близкой дистанции и ускользающих от его огня за счет маневренности и скорости перемещения в пространстве[2]. Вряд ли колесницывообще способны были на мощный лобовой удар, прорывающий сплоченныйстрой вооруженных бойцов. Лошадь, как всякое живое существо, не лишеначувства самосохранения, и она, в отличие от бездушной мото- и бронетехники,не всегда идет туда, куда гонит ее рука ездока или возницы.
Вероятнее всего колесницы применялись, когда неприятельские стрелки были либо рассеяны, либо уже опустошили свои колчаны. Конь — крупная и достаточно уязвимая мишень, и поразить его, чтобы вывести из строя весь экипаж, который сразу же терял свою подвижность и превращался в «предмет для собирания метательных снарядов» было, очевидно, вполне по плечу древним лучникам и метателям дротиков, хорошо знакомым с уязвимыми местами крупных копытных животных. В Илиаде можно отыскать очень подробное описание последствий таких умелых действий:
«Конь пострадал, пораженный стрелою. Ранил его …. в голову, в самое темя, где первые волосы коней идут от черепа к вые: опасное место; от боли конь заскакал на дыбы: пернатая в мозг погрузилась. Коней смутил и других он, крутясь вкруг пагубной меди. … старец, к коню пораженному бросясь, припряжь отсечь напрягается» и еще « … сверкающий дротик … коня … пронзает Педаса в правое рамо; конь захрипел, испуская дыханье, грянулся с ревом во прах, и могучая жизнь отлетела: два осталь-ных расскочились; ярем затрещал, и бразды их спутались вместе, когдапристяжной повалился на землю … » [Илиада, VI, 80-90; XVI, 465-470 ].
Тактику колесничих можно сопоставить и с приемами боя хорошо знакомых тачанок, спешно доставлявших в нужное место и оружие и стрелков. Быстро кружась вокруг неприятельского воинства, лучники с этих подвижных платформ всегда находили у противника уязвимое для стрел место. А если враг, поддавшись панике, начинал отступать еще до прямого столкновения, он, вообще, представлял собой простую мишень, тем более, когда такое отступление превращалось в бегство. Дистанция, на которой могли действовать экипажи, обстреливая противника из луков, позволяла вести продолжительный бой,выжидая наиболее благоприятного момента для решающей атаки. Такая ситуация относительной безопасности позволяла, нанося урон врагу, минимизировать собственные потери, подавлять его морально, не давая возможности ощутить свою силу, нанеся ответный удар.
Конечно же, боевая колесница наводила ужас на местные военные отряды. Трудно не поддаться панике и устоять при виде летящих навстречу взмыленных храпящих лошадей, под копытами которых дробятся тела павших, а в пыликолес крутится сама смерть[3]. Эффект лобовой конной или колесничной атаки как раз и состоит во многом в таком психологическом шоке, что известно извоенной практики различных времен и народов. Это, кстати, подчеркнул и Цезарь [Записки, IV, 33]. В открытом поле всегда кажется, что каждая лошадь, каждый экипаж мчится именно на вас. Грохот повозок, вопли возниц, громкие шлепки поводьев, пронзительное ржание лошадей, тучи пыли из-под колес, сквозь которые летели стрелы и копья, действовали парализующим образом даже на закаленную в боях римскую пехоту.
Относительно высокая уязвимость живых движителей колесных экипажей должна была заставлять предпринимать меры для их защиты. Вероятнее всего,на спины лошадей перед боем набрасывали какие-нибудь плотные попоны или шкуры, ослабляя тем самым воздействие стрел и изменяя привычный облик животных. Не исключены и вообще, целенаправленная его трансформация всторону создания новых фантастических образов и стремление таким путем спомощью магических средств придать животным новые особые мистические свойства, способные внушить противнику ужас и священный трепет уже настадии сближения. Обратим внимание на изображения конных упряжек на рельефах Древнего Востока. Здесь мы найдем и шкуры кошачьих хищников, наброшенные на спины лошадей, и пышные султаны на их головах, визуально увеличивающие размеры животных, и многое другое, что делало их при взглядесо стороны мало узнаваемыми и более внушительными. А, следовательно, исходя из генетической «программы» восприятия человеком живых существ, более сильными и страшными[4].
Роль факторов психологического подавления противника в древнем миребыла крайне велика. И военные отряды стремились максимально использовать все доступные им средства устрашения противника[5]. К последним относилась и демонстрация неприятелю воинских трофеев, в том числе в виде скальпов, отчлененных голов и конечностей, которые должны были демонстрировать собственную доблесть, свидетельствовать об одержанных победах и угнетать дух врага.
Подобные приемы были широко распространены и во времени, и в пространстве и, в конечном итоге, имели следствием сложение своеобразной воинской эмблематики [Соловьев, 2007]. Любопытно, что на некоторых реконструкциях кельтских колесниц, [Вэри, 2009, c. 168–169] помещаются привязанные к ее корпусу головы врагов. Реальные подтверждения этому мы находим у Диодора Сицилийского, который свидетельствует о том, что убитым врагам «…они отрубают головы и вешают на шеи своих коней ….. распевая боевые песнии победный гимн» [Цит. по: Аллен, 2010, с. 105]. Легендарный Кухулин так же возвращается из похода с неприятельскими головами, свисающими с его колесницы. Вполне возможно, такие пугающие знаки могли нести и боевые экипажи бронзового века, появившиеся в лесостепном Обь-Иртышье. Бравада оружием, демонстрация силы и свирепости еще на стадии сближения были в порядке вещей в воинской среде самого широкого территориального и хронологического диапазона. Герои Гомера потрясали тяжелыми копьями, издавали пугающий боевой клич, выкрикивали оскорбления, всячески запугивая и унижая врага. Кельты старались сформировать у противника образы жестоких беспощадных воинов, для чего покрывали волосы известью, зачесывая их назад, так что онипоходили на лошадиную гриву или вздыбленную шерсть разъяренного зверя изрительно увеличивали и без того немалый их рост. Иногда они выходили набитву обнаженными, расписывая тела синей краской, менявшей облик человека[Ален, 2010, с. 111; Конолли, 2009, с. 116; Махлаюк, Негин, 2009, с. 338-339], и долженствовавшей демонстрировать магическую и физическую силу воина. Они издавали жуткие крики, гримасничали, подпрыгивали, потрясали оружием, стучали им по щитам, хлопали в ладоши и, вообще производили невероятный шум, который нередко еще на стадии сближения сокрушал боевой дух противника, вынуждая его покинуть поле боя. Столь же угрожающее поведение, включавшее потрясание скальпами, украшение оружия трофеями, взятыми от человеческих тел, леденящие душу вопли и боевую раскраску, раздевание либо, наоборот, облачение в особые, нередко пышные, наряды перед боем зафиксировали очевидцы и участники освоения Дикого Запада у индейских племен Северной Америки [Стукалин, 2008, с. 235–253, 256–267, 460–464]. Список подобных мер, применяемых в военной сфере носителями самых разных куль турных традиций, может быть весьма обширен и различаться, порой, малозначимыми деталями. Отметим, что многие из упомянутых мер психологического устрашения вполне явно реанимированы в горячих точках XX-XXI вв., как, впрочем, и во многих творениях Голливуда.
Но был еще один, сравнительно новый для данной эпохи, прием психологического воздействия на врага, безусловно, знакомый древним воителям и,конечно, применявшийся ими боевой практике. Речь идет о воспетом еще Гомером завораживающем блеске бронзового оружия. Не менее яркое описание этого феномена дает Онаксандр в «Стратегикосе», который обращает внимание на то, чтобы перед боем воины имели начищенное, сверкающее оружие: «…плотные ряды войска, прежде чем оно вступит в рукопашную схватку, должны,развертываясь для атаки, держать свои мечи высоко над головой, поворачивалих к солнцу. Сверкающие наконечники копий и блестящие клинки, отражаясолнечный свет, посылают вперед грозное сияние войны» [Онаксандр. 29. 2.Цит. по: Махлаюк, Негин, 2009, с. 331, 343].
Легко представить какое впечатление могли производить на небольшие[6] воинские формирования местных потестарных вождей лесостепного Обь-Иртышья, грохочущие повозки и сверкающие золотым блеском оружия шеренги пришельцев. Такие, пусть даже и не очень большие по современныммеркам, отряды мигрантов-скотоводов, вполне способны были, не вступая в особо кровопролитные бои, рассеять вышедшие на рать из своих поселений вооруженные группы родовых коллективов.
Что же касается непосредственно самих сражений в интересующем нас времени и регионе, то малое число примет военного травматизма, конечно, может восприниматься и как свидетельство мирной обстановки и отсутствия вооруженного противостояния. Однако, оно, скорее, связано и с использованием преимущественно колющего оружия, которое, как известно, в отличие от рубящих ударов мало уродует тела жертв и оставляет следы на их костях. Данное обстоятельство — совершенно иной характер травматизма и вид ран — было подмечено еще в античной письменной традиции. Так Тит Ливий обратил внимание на то гнетущее впечатление, которое произвело на македонских воинов применение рубящего оружия. Последние «… привыкши сражаться с греками ииллирийцами и видеть раны, нанесенные метательными копьями, стрелами иредко пиками, теперь видя изуродованные …. мечами тела, отсеченные вместе сплечами руки, отрезанные вместе с шеей головы, … и другие отвратительные раны, … с ужасом представляли себе, против какого оружия, против каких людей им предстоит сражаться» [Ливий. XXXI, 34]. Справедливости ради отметим, что бои с использованием бронзовых копий и кинжалов были не менее жестокими и кровопролитными, вполне натуралистические свидетельства чему можно легко отыскать в сценах троянской войны:
«Дрот на противную сторону острый пробился сквозь чрево. Вскрик-нув, он пал на колена; глаза его тьма окружила … внутренность к чревуруками прижал он поникший. . И Дриона убил он, ударивши пикою в выю; Тот, зашатавшись у ног его пал;… огромного сильного мужа дротом, вколено вонзив, удержал устремленного …; весь нож Ахиллес погрузил емув печень; Печень в груди отвалилася; кровь закипевши из раны перси наполнила;… Мелия грянул в ухо копьем, и стремительно вышло сквозь ухо другое медное жало…; После сразил Девкалиона: где на изгибистом локте жилы сплетаются, там ему руку насквозь прохватила острая пика, истал Девкалион, с рукою повисшей. … Ахиллес пересек ему выю, голову сшлемом, сотрясши поверг; из костей позвоночных выскочил мозг….; Ригма, который пришел из фракийской земли… дротом его поразил; острие углубилось в утробу; он с колесницы слетел; а … вознице, коней назад об-ращавшему, в плечи сияющий дротик вбил и сразил с колесницы; и в страхе смешалися кони … . Быстро его … настиг, и сверкающим дротом между стыдом и пупом ударил бегущего, в место, где наиболее рана мучительна смертным несчастным … и на дрот он упавши, вкруг меди …бился в крови … .»[Илиада, ХХ, 395–485, XIII, 570].
И как следствие, тела павших «кони ахеян колесами вкруг истерзали». Или вот другой отрывок:
«Выхватил медный красивый топор, с топорищем оливным, длинным,блистательно гладким … поражает … наступавшего по лбу, в верх переносицы: хрястнула кость, и глаза …, выскочив подле него на кровавую землю упали» [Там же, XIII, 610].
Список подобных воинских дел можно расширить, благо примеров предостаточно. Можно сюда добавить и опыт медицины, полученный после штыковых атак последних мировых войн. Но вывод будет близок к тому, о чем мы говорили выше — колотые раны глубже, труднее заживают, опаснее для жизни, но менее травматичны для скелета. На останках же погребенных следы подобных поединков будут отсутствовать или фиксироваться виде малозаметных, незначительных повреждений, которые легко могут быть связаны с сохранностью костей. А, например, разбитый сильным ударом череп, вполне может восприниматься как раздавленный землей. Таким образом, возникающее при отсутствии многочисленных и выраженных следов военного травматизмаcпредставление о миролюбии андроновских племен скорее иллюзия, нежели суровая историческая реальность, опирающаяся на прекрасные образцы бронзового оружия ближнего и дальнего боя, происходящего, правда, по большей частииз случайных находок.
У нас вряд ли когда-нибудь появятся данные о боевых построениях андроновских отрядов. Поэтому остается предполагать, что при атаке они, скорее всего, использовали линейный, растянутый в пространстве строй, состоявший из нескольких наступающих шеренг, который позволял участвовать в сражении большей части воинов и произвести на неприятеля впечатление видимой многочисленностью. Как показывают данные современных исследований, «боец в передовой линии, активно действующий «штатным» холодным оружием, может сражаться эффективно не более 15-20 минут, после чего нуждается в отдыхе»[Махалюк, Негин, 2009, с. 278]. Данное обстоятельство должно было заставлять вести стремительную атаку, чтобы быстро сломить сопротивление противника. Как показывает история, такое неистовое нападение, даже в новое время, могло заставить дрогнуть полки регулярной армии, вооруженной огнестрельным оружием, например, в сражении при Киликрнаке [Мерси, 2010, с. 272] или справиться с превосходящими силами, как это случилось при Марафоне. К заключению о таких боевых порядках подталкивает анализ приемов ведения войны, которые практиковались как варварами на окраинах античного мира, таки уже в наше время, представителями поздних военно-потестарных обществ, не имевших регулярных, хорошо обученных воинских контингентов, способных использовать иные гораздо более сложные построения и маневрировать ими на поле боя.
Не секрет, что эффективность использования каждого вида оружия напрямую связана с тактическими возможностями его применения, а сами способы ведения военных действий зависят от окружающего ландшафта — так называемого «театра военных действий». Ясно, что в лесу, например, бессмысленноиспользование кавалерийской лавы, в степи же, наоборот, всадник имеет всепреимущества перед пешим. Боевая колесница, столь грозная на равнине, теряет в лесостепи половину своих тактических возможностей, несмотря на то, что,судя по уже приводившимся свидетельствам, неглубокие лощины, гривы и косогоры, не являются для таких экипажей серьезным препятствием. Сам ландшафтный характер этой территории вместе природно-климатическими условиями в значительной степени снизили преимущество андроновцев в вооружениии тактике ведения боевых действий (особенно по снегу).
И все же небольшие пешие отряды сибирских охотничьих племен, вооруженных в основном еще каменным оружием, даже будучи прекрасными стрелками из лука, не могли противостоять в открытом сражении новой боевой технике. Как показывает военная практика народов, имевших сходный хозяйственно-культурный тип развития, они, оставаясь неплохими бойцами, не в состоянии были применять в сражении плотные построения, а могли лишь использовать тактику рассыпного строя, каковой на открытом месте и был и был наиболее удобен для разгрома колесницами.
Думается, что местное кротовское население, оценив преимущество андроновцев в средствах ведения боя, по всей вероятности, изменило средства противодействия, сделав акцент на средства дистанционного ведения боя. На это указывает появление костяных наконечников повышенной убойной силы и более мощного лука. Спектр оружия ближнего боя наоборот сузился. Тактика выслеживания и засад в местных условиях могла приносить должный эффект и в борьбе с колесницами, и небольшими отрядами пришельцев. Не исключено,как это было в последующие времена, в обстреле неприятеля могли принимать участие все способные носить оружие члены коллективов, включая женщин и подростков.
Здесь, в Западной Сибири, на залесенной, пересеченной, заболоченной территории, с высокими, по колено, кочками пересохших ляг, линейные построения были слабо эффективны при обстреле невидимыми лучниками. Они,уклоняясь от удара, умело использовали все естественные укрытия и наносилиурон врагу без особого вреда для себя, т.е., фактически, вели полупартизанскую войну, совершая, в том числе, набеги на становища и поселения пришельцев. Во внезапных нападениях, осуществляемых, как это практиковалось во всех уголках ойкумены, в удобный момент, в том числе рано утром или под покровом ночи, под удар попадало не только взрослое мужское население, но и беззащитные дети. Свидетельства чему обнаруживаются в неопубликованных пока материалах раскопок В.И. Молодина в Центральной Барабе, с которыми мы могли ознакомиться с любезного согласия автора.
Сражения, вероятнее всего, происходили на границах территориальных владений локальных общин местных этнокультурных объединений. Как показывают наблюдения над ареалами расселения этнографически зафиксированных традиционных обществ, они очень часто были привязаны к водоразделам, и другим заметным географическим ориентирам. Думается, вполне можно предположить, что где-то здесь и происходили стычки военных отрядов. Это можно объяснить, и тем, что по берегам рек располагались поселения, которые служили объектами нападения, и тем, что переправы через реки можно сторожить илегче защитить. Неширокие, но очень глубокие петляющие речки с густой древесной растительностью по обрывистым берегам, создавали с одной стороны, многочисленные и выгодные условия для засад и внезапных атак, оставляя возможность при случае скрыться, с другой они служили непреодолимым препятствием для колесного транспорта, которому в «карманах» меандров просто небыло места для маневра, а они были идеальными местом для разгрома попавшего в трудное положение противника.
Воин-андроновец.
Контакты автохтонного кротовского и пришлого андроновского (фёдоровского) населения продолжались довольно долго. Новые данные свидетельствуют о том, что между ними постепенно возникали брачные отношения [Молодин, Парцингер, Мыльникова и др., 2008; Молодин, Мыльникова, Новикова идр., 2009]. Впоследствии пришельцам все же удалось ассимилировать автохтонное население лесостепной и южно-таежной полосы Западной Сибири, но не благодаря военному превосходству, а воздействием высокого уровня жизни и заманчивого благосостояния, основанных на ведении комплексного скотоводческого хозяйства, разумеется, скорректированного теми заимствованиями в быту,которые подарило знакомство с адаптированной к местным природным условиям системой традиционного жизнеобеспечения автохтонных обществ.
Конечно, все вышесказанное, не более чем гипотезы, которые могут с равным правом быть принятыми или отвергнутыми, но в любом случае, нуждающимися в проверке.
Примечания:
1 В данном случае мы не будем очередной раз поднимать вопрос об историзме эпоса. И тем более Гомерова, данные которого широко применяются для экстраполяций в исследованиях как общественных структур, так и военного дела древнего мира. Отметим лишь, что сложение социальных структур, описанных в упомянутом остяцком эпосе, по мнению М.Ф. Косарева относится к рубежу бронзового и железного века [1991,с. 119]. Так же принимаем мнение M.I. Ebbut в ”The British”: «…В каждую эпоху и у каждого народа есть особенный идеал героизма, и в народных легендах каждой эпохи этот идеал можно обнаружить. Эти легенды не только изображают героя в свете представлений своего времени, но и рисуют уклад социальной жизни, понимание качеств добродетели и порока, показывают предрассудки и верования. Древние века запечатлеваются в народных традициях, подобно окаменелостям, обнаруживаемым в донных слоях древних океанов» [1910. Цит. по: Мерси, 2010, с. 5].
2 Колесница, как и самолет, могла двигаться лишь вперед, и была опасна только в движении. Чтобы избежать поражения, боевые повозки не могли долго находиться на одном месте. Поэтому искусство возницы заключалось в умении управлять повозкой так, чтобы она ни на миг не останавливалась во время битвы. Он должен был уметь,выписывая колесами повозки различные петли, восьмерки, круги подобные фигурам высшего пилотажа, неуклонно приближаться к намеченной цели, дабы поразить её, да еще так, чтобы из-за скорости перемещения свести к минимуму риск собственного уязвления. Возница должен был знать нрав коней, уметь их обуздывать, успокаивать ив самых трудных условиях заставлять исполнить свою волю и, вообще, уверенно чувствовать себя на раскачивающейся, трясущейся, лишенной рессор платформе (вспомним замечания Цезаря об искусстве кельтских возниц).
3 Отсутствие достоверных находок бронзовых деталей усиливающих ось позволяет считать, что они были из дерева, а, следовательно, были не прочны, быстро изнашивались и вряд ли были способны выдерживать продолжительное время высокие скорости. Равно как нести большой экипаж, который в военное время по этим самым причинам, едва ли мог превышать два человека.
4 Мы никогда не узнаем, как называли своих лошадей возницы бронзового века икак украшали своих любимцев. Можно лишь полагать, что мечтали они запрячь в по возки животное с мощью коня, стремительностью оленя, прыгучестью тура. Рискнем предположить, что увенчанные развесистыми рогами оленей и горных козлов лошади вождей пазырыкской культуры несут в своем уборе дизайнерские находки еще бронзового века (такие украшения, бесспорно, были мало удобны для всадников, зато крайне эффектно смотрелись в упряжи). Ведь в представлениях людей тех лет совмещение образов или даже отдельных их элементов было равнозначно полному волшебному слиянию всех их свойств. И может, подобные диковинные животные порожденные фантазией народа и «воссозданные во плоти» убранствами, надетыми на реальных лошадей, влекли на рать расписанные магическими узорами экипажи загорелых воителей. И солнце играло на бронзе их копий, и двигались, будто ожив от движения мышц, нанесенные на телах татуировки.
5 В том числе на взгляд нашего современника достаточно курьезные. Например,известен случай с центурионом Корнидием, который во время военной компании, имевшей место в начале правления Августа, «появился на поле боя с насаженным нашлем горшком с углями, которые разгорались при движении, создавая впечатление, что из его головы исторгается пламя» [Махлаюк, Негин, 2009, с. 150]. 6 Мы не знаем точно их величины и вообще числа хотя бы одной из волн мигрантов, однако массив известных некрополей и общий количественный состав погребенных указывают на то, что людская масса прибывших популяций была весьма невелика.Число же воинов в её составе должно было быть еще ниже. Хотя специальных демографических исследований на эту тему еще не проводилось, уже сейчас становится ясно, что в количественном составе они все же превосходили разрозненные коллективы аборигенных жителей лесостепного Обь-Иртышья.
Отсюда.
04.01.2013 в 16:24
04.01.2013 в 17:31
04.01.2013 в 17:44
Интересно, по масштабности это то же самое, что затеять строить драккар или нет. Опуская специфику, конечно. Подозреваю, что там миллион подводных камней.
ПС: было бы круто.
04.01.2013 в 17:49