Продолжаем публикации

[З. ГорынычЪ]

Публикуется с разрешения автора.



http://zhurnal.lib.ru/w/warganowa_e_k/



© Copyright Варганова Елена ([email protected])



Аннотация:

Конкурсный рассказ. Четвёртое место на "Коллекции Фантазий" - весна 2005. Орда подбирается к границе. Коль ты настоящий богатырь, бери меч в руки, запрыгивай на верного коня и скачи за помощью во весь опор. Хорошо бы ещё дорогой покороче...

Коротка ль дорога?

А змей всё вилял и хитро изворачивался. Такова уж драконья натура: надо, не надо - норовят задурить простому человеку голову. Годька уже битый час потрясал мечом-кладенцом перед чешуйчатой шеей, но дракон продолжал мудрить и недоговаривать.

-- А ну, отвечай, гад ползучий, которая из дорог на Баташь? - рявкнул Годька.

Дракон не сопротивлялся и только наивно и обиженно моргал огромными жёлтыми глазами.

- Сам ты ползучий, - чересчур искренне возмутился он. - Что я тебе, змея подколодная?

Большой, с главный столичный храм, зеленовато-чёрный дракон мог ещё час назад позавтракать богатырём и сказать, что так и было. Скелетов витязей, рыцарей и прочих героев, раскиданных живописными горками, здесь хватало, и останки ещё одного доброго молодца общую картину б не испортил. Годька это хорошо понимал, вот и терпел гадское поведение. Дракону тоже элементарная логика не была чужда, но сегодня он пребывал в особо благостном и болтливом настроении. Оба продолжали делать вид, что всё идёт, как положено.

Сосны лениво клонились из стороны в сторону, подметая макушками голубое небо. В их ветвях грустно тянула свою икающую песню кукушка. Белая скала, именуемая Драконьей горкой, поднималась над лесом, точно айсберг над пучиною моря. Прямо у подножья ветвилась на две стороны едва заметная, давно нехоженая дорога.

Суеверные селяне наотрез отказались вести Годьку коротким путём на Баташь и долго отговаривали, мол: "Гад ползучий загрызёть и апщче тудой ужо второй год нихто не ходить". У дороги и в лучшие времена была дурная слава, а как дракон поселился, то если кто и шёл, назад уже не возвращался.

Годослав, едва сдерживая ярость, потряс мечом. Дракон улыбнулся во все три ряда огромных жёлтых зубов. Душа богатыря не выдержала, он со всей силы швырнул оружие наземь - то жалостливо звякнуло. Годька сплюнул и сел на ближайший поросший мхом валун.

-- Эх, гад. Люди ж из-за тебя пропадают. Укажи дорогу, пожалуйста, Христом Богом прошу, - проникновенно заголосил богатырь, запуская под шлем громадные ручищи.

Дракон вытянул шею в сторону Годьки, обдав спину богатыря тёплым смрадным дыханием.

-- Ну, вот. А говорил волшебного слова не знаешь, - почти ласково прорычал чешуйчатый.

Годька недоверчиво обернулся к повисшей в паре локтях от него гигантской рогатой голове. На этот раз дракон не моргал и не ухмылялся, он был серьёзен, точно баташский воевода перед боем.

-- А что за слово-то, змий? - недоумевал богатырь.

-- По-жа-луй-ста, - закатывая глаза, как само собой разумеющееся повторил дракон по слогам. - Люди, люди, мечами трясти да охаивать быстро учитесь, а вежливости - ну, никак.

-- Стало быть, дорогу на Баташь укажешь? - не слушая ворчание дракона, оживился Годька.

-- Стало быть, укажу, - протянул змей. - Ступай направо, через ущелье.

Годька подскочил с камня, схватил меч и, звякая кольчугой, побежал к привязанному поодаль пегому жеребцу, который недовольно грёб землю копытом и косил на дракона блестящим чёрным глазом.

-- Люди, люди, даже спасибо не сказал, - вновь принялся брюзжать дракон и расправил огромные крылья, изготовившись лететь к логову на горе.

Годька резво вскочил в седло и направил коня вправо. Жеребец недовольно зафыркал, закрутил мордой, настойчиво отказываясь приближаться к дракону, сожравшему не одну дюжину его собратьев.

-- Эй, гад! - крикнул богатырь. - Спасибо тебе.

Дракон повернул шею и расплылся в клыкастой улыбке.

-- Что мне твоё спасибо, витязь? Об скалу не размажешь, на зуб не положишь! Привези-ка лучше мятный пряник, а то от этих рыцарей уже несварение желудка.

-- Привезу, - усмехаясь, пообещал Годослав и ударил каблуками в конские бока, и без того напуганный пегий рванул с места, что только копыта засверкали.

-- Эй, витязь, погодь! - крикнул дракон вслед улепётывающему коньку с богатырём на спине.

Годька с трудом приостановил жеребца и обернулся.

-- С тропинки не сходи, чего бы не приключилось, на развилках сворачивай направо, если услышишь что-нибудь странное позади, не оборачивайся, - громко пробасил Дракон. - А уж, коль совсем плохо станет, кличь Прохора и держи ухо востро.

-- Благодарствую, гад, - крикнул богатырь в ответ и пришпорил коня.

Дракон проводил его самым скептическим взглядом, припал на задние лапы и с тяжким вздохом взмыл вверх, размышляя о том, что не видать ему пряников, как собственных рогов.



***

Ущелье, о котором говорил дракон, оказалось расселиной в десяток локтей шириной. Скалы отвесными стенами вздымались вверх, с них нет-нет, да срывались мелкие камушки. Животные и растения обходили это место стороной. Даже вездесущие сорняки признали своё поражение, и только кривая молодая берёзка изо всех сил цеплялась за жизнь. Конь настороженно стриг ушами. Впереди серой пеленой поднимался туман. И это посередь жаркого летнего дня! Годька настороженно въехал в него, но внутри он был не таким густым, как казалось снаружи, и окутал приятной прохладой разгорячённое лицо.

-- Точно дитё малое тумана испугался, - громко подбодрил себя он и, расправив плечи, начал насвистывать "Калинку-малинку".

Сразу за расселиной начиналась лесная дорога. По эту сторону скал она не поросла травой и была хорошо видна, точно по ней день за днём тянулись подводы. Но ни подвод, ни пеших путников Годька не заметил. Кругом были только громадные кряжистые деревья со скудной тёмной, почти чёрной листвой. Они росли непривычно близко друг к другу, путаясь кронами и образуя над дорогой арку, от которой в лесу царили сумерки. Даже трава и цветы тут были мрачными. И самое главное, сколько Годька ни вслушивался, но ничего, кроме стука конских копыт, не услышал, только очень далеко, словно хор плакальщиц, стонал ветер.

-- Как на кладбище, - поёжился молодец. - Как бы чего лихого не приключилось. Эх, Комарик, зря мы окружной дорогой не поехали, - прошептал коню Годослав. - Два дня больше, два меньше, зато б уж наверняка до Баташи добрались.

Жеребец презрительно фыркнул, словно предыдущие сутки только и делал, что отговаривал хозяина от дурной идеи короткого пути.

-- Мне тоже тут не по нраву, - согласился богатырь с мнением пегого Комарика. - Но ведь тысячник наказал побыстрее, а-то как бы к приезду баташского воинства не осталось от нашей крепости одно только пепелище. Ты ведь эту орду знаешь? Порешат ребятушек и могилы, чтоб матери да жёны их оплакали, не оставят.

Они уже немало проехали, когда впереди показалась развилка. Годослав сомневался, что последние пару лет по дороге, тянувшейся направо кто-нибудь ходил. Пыльная паутина густо затянула проход, из притоптанной когда-то давно земли поднималась трава, в то время как левая была чёткой и хорошо нахоженной. Видно, решил дракон сыграть с ним злую шутку, и отправил плутать по охотничьим, чащобным тропам. Богатырь подумал да свернул налево и вскоре заслышал журчание: где-то неподалёку быстро перескакивая по камням и поваленным деревьям, бежал ручей.

-- Вот от него-то и шёл туман, - разъяснил Комарику богатырь, когда они остановились перед небольшим вровень с высокими берегами мостом.

Ручеёк был неглубокий, и его запросто можно было перейти и в брод, но кто-то, заботясь о сохранности телег, выстроил мост. В отличие от большинства подобных сооружений это было сделано не из хлипкого дерева, а из прочного тёмно-серого камня. Такие Годослав видел разве что в Баташи да в столице.

- Обманул нас гад ползучий, ложным путём направил. Видно, скоро будет город, - сказал богатырь, хотя ни о каком поселение между Драконьей горкой и Баташью слыхом не слыхивал. - Тамошних жителей о дороге порасспросим. Да найдём постоялый двор или сеновал: ночь скоро, не дело это в лесу по непроглядной темени скакать, чего доброго заплутаем. Отоспимся, поедим, а завтра в путь с новыми силами.

Годька направил коня на мост, но Комарик упёрся всеми четырьмя копытами и громко заржал, призывая на помощь только ему ведомых лошадиных богов. Молодец ещё раз ударил животину каблуками, но и теперь конь не пошёл, напротив, он встал на дыбы и заколотил в воздухе копытами, пытаясь развернуться назад. Годька, не ожидавший такой подлости от верного боевого товарища, вылетел из седла и больно приложился оземь сидалищем.

-- Да ты что, Комарик?! Никак белены объелся?! - прикрикнул на животное Годька, поднимаясь с дороги.

Пегий виновато покосился на хозяина, который, держась за ушибленное место, уже шёл к нему. Богатырь ухватился за узду и повёл Комарика на мост, конь испуганно заржал. Годька, покопался в чересседельной сумке, достал оттуда сменную рубаху, накинул на морду пегому и потянул вперёд. Комарик неохотно пошёл за хозяином, время от времени пытаясь укусить богатыря за руку. Ручей тихонько журчал колыбельную, радуя годькину душу. Даже уходить от него не хотелось. Но грамота с просьбой о помощи к баташскому воеводе и надежда на хороший ночлег пересилили.

Годослав убрал с конской морды рубаху и вскочил в седло. С этой стороны ручья конь пошёл неохотно, косился по сторонам и выступал таким мудрёным вихляющим шагом, что Годька забеспокоился, как бы он не запутался в собственных копытах.

Лес тут был поприветливее, хотя и его основными жителями были туман и тишина. Или нет? Внезапно Годька услышал смех. Где-то впереди заливисто хихикали девушки. Смех то затихал, то набирал силу, его сменила грустная, душевная песня. Видно, город был уже неподалёку. Годослав пнул Комарика, тот недовольно заржал и прибавил шагу. Годька уже начал различать тонкие гибкие силуэты, но, заслышав стук копыт, девушки перестали смеяться и метнулись к обочине.

-- Девицы, не подскажете ли, что за город впереди?! - крикнул им вслед Годька. - Не бойтесь, я вас не обижу, - заверил он беглянок, но те только тихонько хихикали и шныряли между деревьями.

Одна тень мелькнула в нескольких локтях от него, затаившись за ракиткой.

-- Девица, - обратился он, с трудом направляя Комарика к кусту, благо лес тут был негустой. - Не подскажешь ли?..

Но тень и не думала отвечать, смеясь колокольчиком, она выпрыгнула из-под ракиты и побежала в чащу. Годька хотел было догнать её, но Комарик предпринял ещё одну попытку стать на дыбы, и богатырю пришлось смириться. Он развернул коня и потрусил к ракитовому кусту, обогнул его и оказался в лесу. Годослав объехал ракиту кругом, внимательно всматриваясь в прошлогодний опад и тёмную траву, но дороги тут точно никогда и не было. На её месте вились вездесущие серые цветочки и молодые побеги похожего на волчью ягоду кустарника.

- Чертовщина, какая-то, - буркнул Годька, не спуская глаз с ракиты.

Конь фыркнул, мол: "А я тебе, дубине, о чём толкую?". Богатырь делал уже дюжинный круг почёта вокруг злосчастного куста, но признаков тропы, а тем более людей нигде не заметил. Сам того не осознавая, Годька ухватился за рукоять меча, что лежал в притороченных к поясу ножнах, так на случай опасности учил его ещё молодым новобранцем десятник. Он ещё много чему учил желторотых юнцов и безбожно муштровал. Годька тогда обижался и злился. Но наука глубоко засела даже не в голове, а во всём теле.

Годослав, не отъезжая далеко от ракиты, начал на глаз прикидывать, в какой стороне должен был оказаться город. В следующее мгновение за спиной у богатыря зашелестела листва, точно кто-то раздвинул кусты. Тихо так, будто ветерок лёгкий дунул, или пташка мимо шмыгнула. Но от этого единственного на весь лес звука мороз продрал по коже, и волосы даже под шлемом стали дыбом. Казалось, даже деревья в ужасе содрогнулись и замерли, таясь от неведомой опасности. Годька вздрогнул и обернулся. Там перед ракитовым кустом стояла девочка. Тоненькая, бледная, простоволосая, очень похожая на его младшую сестру. По щекам девчушки катились слёзы.

- Дитятко, - пытаясь совладать с дрожащим голосом, обратился к ней богатырь, - что стряслось?

Эх, хорошо, что десятник Годославу попался такой лютый, хорошо, что вбил ему военную науку так крепко! Глаза девчушки блеснули, она открыла рот, точно собралась зевнуть, и тут раздался невероятный, закладывающий уши вопль. Годька не сразу сообразил, что происходит, только и успел выхватить меч. Кричала девочка не на выдохе, а на вдохе. И от этого вдоха с деревьев ломались ветки, и трава с корнем вырывалась из земли, влетая во всё шире раскрывающейся провал рта уже не девочки, а жуткой полуразложившейся зеленоватой твари, лишь перепрелыми лохмотьями напоминавшей отроковицу. Глаза её закатились, обнажая жёлтые белки, волосы вздыбились зелёной паклей, она расставила в стороны когтистые, костлявые руки и завопила ещё сильнее. Богатырь, перебарывая желание заткнуть уши, покрепче вцепился в меч. Ураган тянул Годьку к чёрному провалу рта, хлестал пролетающим мимо мусором. Тварь уже смела траву и опад, с деревьев отлетала кора, под ней проступило что-то белое. Богатырь кинул лишь короткий взгляд в ту сторону, но и этого хватило, чтоб понять, что на месте дерева нынче стоял изувеченный человеческий скелет. Кости лежали под копытами коня, черепа с пустыми глазницами скалились ото всюду. Не было больше ни травы, ни деревьев, только рёбра и позвоночники, лопатки и берцовые кости. На Годослава навалилась такая слабость, будто тварь пила из него жизнь. Комарик тоже сдавал позиции. Годька заметил, что пегой начал на глазах тощать, превращаясь в обтянутый шкурой скелет. В тёмных пятнах проклюнулась седина. Видно, и сам он выглядел не лучше, так как привычная кольчуга и шлем вдруг легли тяжким, непосильным грузом на когда-то сильные плечи, меч грозил вот-вот выпасть из руки, от вопля заложило уши, а тварь и не думала униматься.

"Что ж, или пан или пропал!" - решил Годька.

Чем дольше он сопротивляется, тем больше сил теряет. Вскоре чудовище так и так до него доберётся. Он припал к конской гриве и, подбадривая Комарика, направил прямиком к твари. Пегий было собрался сопротивляться, но сил у него оставалось немного, и он шаг за шагом пошёл к чудищу. Годька окинул взглядом выбеленные скелеты. Скоро и он сам окажется в этой свалке, станет одним из деревьев. Безысходность и страх охватили его, придавая силы, заставляя собрать волю в одно последнее отчаянное движение. Тварь была совсем рядом, но Годька не спешил, сил у него хватит всего на один хороший удар. Махнёт мечом раньше - только спугнёт чудище, а позже уже не махнёт потому, что махать будет некому. Комарик сделал ещё один шажок, Годослав увидел, как в огромную чёрную дыру проваливаются кости, как исчезают в бездонной пучине черепа. Время двигалось медленно, как муха, угодившая в кисель.

"Давай!" - скомандовал он себе.

Рука поднялась, точно не он её вёл, а некая невидимая сила, замахнулась и, что было мочи, полоснула мечом по месту, где за чёрным провалом должна была быть шея чудовища. Ураган ещё тянул их, но бездонный омут рта начал сужаться. Режущий уши звук затих, сменяясь неясным хрипом. Последнее рёбрышко, полоснув Годьку по щеке, влетело в дыру, и она закрылась. Голова твари накренилась, показав серую глубокую рану на шее. Мерзкая морда начала бледнеть и преображаться, так что когда чудовище упало, перед Годославом оказалась всё та же маленькая, похожая на сестру девчушка. Щёки всё ещё блестели от слёз, а из глубокой раны на шее сочилось что-то мерзкое зеленовато-серое. Она смотрела на него тёмными безжизненными глазами в немом вопросе: "За что?". Сквозь белые кости, точно вода на приливе между камнями, начала проступать чёрная земля, искорёженные скелеты покрывались корой, на них прорастали ветки, завязывались чёрные почки. Там где почва совсем затянула кости, появился опад и трава с серыми цветочками. И только тело юного чудовища укоризненно глядя на богатыря, не спешило под землю. Деревья уныло заскрипели, точно под порывами несуществующего ветра.

Сил у Годослава не оставалось, меч вывалился из руки, и богатырь, как мешок с мукой сполз с седла и повалился недалеко от зарубленной девчушки. Конь, худющий и разом посветлевший от седины, наклонился к его лицу и тяжело дыхнул теплом.

- Эх, Комарик, чую последний мой час пробил. Зря мы гада не послушались, - простонал молодец.

Пегой презрительно фыркнул: нечего, мол, лежать и себя раньше времени хоронить, а то кто ему хвост чесать будет. Но сил пошевелиться не было. Годька лежал и смотрел сквозь туман на ветви могильных деревьев. Кольчуга давила грудь мёртвым грузом. Комарик бродил где-то неподалёку. Конь тоже был плох, но сдаваться так просто не собирался. А что ж он Годослав, дружинник, богатырь, и не встанет? Неужто, не отведёт от крепости неминучую гибель? Не доставит баташскому воеводе заветную грамоту? Сколько жизней он сведёт за собою в могилу? Перед глазами одно за другим стали проноситься суровые попрекающие лица сослуживцев. Годослав и сам не понял, откуда только силы взялись. Он отстегнул пояс, выполз из тяжёлой кольчуги, подозвал Комарика и, цепляясь за стремена и седло костлявыми жёлтыми, как у старика руками, поднялся. Стоять оказалось куда легче, чем лежать. Холодная тяжёлая смерть, дыханье которой он чувствовал на земле, испугалась и отступила.

- Что там гад, говорил? - громко, не опасаясь мгновенно нависшей тишины, спросил у Комарика Годька.

За спиной знакомо зашуршало, но богатырь даже усом не повёл, продолжая монолог.

- Кого звать велел? Прокопа? - за спиной зашуршало ещё раз, но Годька и не думал оборачиваться, хотя колени тряслись от страха. - Нет, не Прокопа.

- Дяденька, - жалостливо протянул девичий голос за его спиной.

Труп давешней, порубленной отроковицы лежал перед богатырём, стало быть, на этот раз там была уже другая тварь.

- Помогите, дяденька, - захныкало сзади.

Годька вздрогнул, но не обернулся. В тумане между деревьями носились тени.

- Прохора? Да, точно, Прохора, - громко сообщил богатырь, силы возвращались к нему.

Теней стало больше, за спиной то и дело шелестели кусты, выпуская всё новых и новых чудовищ. Они принялись причитать и реветь детскими и девичьими голосами так, что у Годьки сердце сжималось.

- Дяденька, дяденька, помогите подняться, меня ножки не держат, - стонал за спиной голос.

- Добрый молодец, смилостивься, забери меня, мачеха со свету сжить хочет, - причитал другой.

- Подай, копеечку, яхонтовый, у меня братья малые с голоду пухнут, - плакал третий.

Лес наполнился стенаниями. Даже деревья и трава, казалось, взывали к его милосердию. Годька видел, как то с одной, то с другой стороны на него поглядывают бледные, заплаканные лица девушек. Но, видно, зло они могли причинить только оглянувшемуся путнику, а потому он стоял и смотрел вперёд. Силы к нему медленно возвращались, и Годька заметил, как разглаживается кожа, как очень медленно обрастают мышцами конские рёбра. Только седина не исчезала. Богатырь пригнулся и ухватил меч.

Любопытные и злые лица чудовищ уже выглядывали из-за соседних деревьев. Одна особо смелая отроковица протянула руку к изрубленному трупу. Но Годька замахнулся на неё мечом, и девица отпрянула. За спиной взвыло пуще прежнего. В лесу их была вовсе не дюжина, там за деревьями прятались сотни, а может и тысячи наивно улыбающихся чудовищ. Годька набрал в лёгкие воздуха и крикнул:

- Прохор!

Лес замер, вопли стихли, листва за спиной зашелестела, но в этот раз твари прятались. Видные богатырю девицы немного отступили, но далеко убегать не стали. Земля под ногами Годьки заходила ходуном так, что он едва не пал ниц, на мгновение замерла и разверзлась свежей кротовиной. Из кучи перегноя и костей вылез на свет чёрт. Во всяком случае, именно такими их рисовали на задних стенах храмов: красная ехидная морда, нос пятачком, небольшие рожки. Но в отличие от церковных чертей, Прохор был одет в дорогой отделанный соболями кафтан. Он присел на кротовину, закинул одну тонкую ногу с копытом на другую, подпёр морду хвостом с кисточкой и оценивающе уставился на Годьку и порубанную тварь.

- Тц-тц-тц, - защёлкал языком чёрт. - Эко ты нехорошо с мавкой обошёлся, а ведь она ещё совсем молоденькая. Может, первый раз человека-то живого увидела, - голос у него был тоненький, скрипучий и ехидный, под стать внешности.

- Она меня чуть в могилу не свела, так что не за что совестить, - смело ответил Годька.

- Зря, ты на счёт могилы, - заговорил чёрт. - На свою же погибель за оградами кладбищ хороните бродяжек и грешниц. Вот они и злятся на живых. А на самом деле мавки - большие умницы.

- Да, вон я и, смотрю, целый лес на костях путников выстроили, - позволил себе усмехнуться Годька.

Заплаканные лица молодок злобно оскалились на него из-за ближних деревьев. Морда чёрта вспыхнула до кончиков рогов, приобретая насыщенный кроваво-красный оттенок.

- Костей путников тут раз-два и обчёлся, - оскорблено прорычал он. - Всё больше, с полей сражений. Сюда ведь только не похороненные на кладбище попадают. Мавки их собирают и оплакивают, делают то, что вам, живым, не под силу и не по нраву. А ты мечом!

- В могилу не больно хотелось.

- Так спросил бы, где она закопана, да пообещал бы перехоронить на кладбище со всеми почестями, - как само собой разумеющееся сообщил Прохор, посмеиваясь.

- Как говорит воевода, наука приходит после того, как была нужна, - покаялся Годька. - Только, не за этим я тебя, господин Прохор, звал...

- Небось, дорогу выискивать? - по-козлиному засмеялся чёрт.

- Точно, - изумился Годька.

- А что мне за это будет?

Годьке очень хотелось сказать: "Кадилом по рогам!" или "Лучше спроси, чего не будет!". Но вместо этого, он вежливо поинтересовался:

- А что надо?

Чёрт смутился:

- Душу не возьму, и не проси: всё равно после смерти она либо - к Христу Иеговичу, либо Люциферу Люциферычу, а мне с ними не тягаться. Дома никаких неожиданностей нет. Конь у тебя смертный: брать невыгодно. Кольчуга и меч - так себе...

Конь с богатырём фыркнули одновременно, оскорблённые в лучших чувствах. И тут, видно небеса смилостивились, и в пустую доселе голову Годьки пришла мысль. Была она настолько простой и сказочно глупой, что только такая могла помочь.

- ... Даже и не знаю, - ехидно проблеял Прохор. - Попробуй, поищи дорогу сам.

- Видно, придётся, - горько вздохнул Годька. - А то тут нежить всякая, только и горазда, что трепать языком, а как из навьего леса выйти и сама не знает, - богатырь отметил, как побагровел Прохор, и продолжил. - Не зря отец Пётр говорил...

- А-а-а! - возопил чёрт при упоминание священника, он вскочил на ноги и начал грести кротовину копытами. - Не навьего, а мавкиного! И не нежить я! А языком трепать, это уж вообще!

Чёрт продолжал кричать, распугивая мавок, Годька только диву давался, как у него пар из ушей не идёт.

- Стало быть, какой-то человеческий, фы-ы-ыр-р, священник смеет такое говорить?! А это что, по-твоему?! - крикнул Прохор, указывая багровым пальцем на землю.

Годька глянул вниз: прямо перед ним, повинуюсь жесту чёрта из-под травы и опада начала проступать просёлочная дорога.

- Не знаю, как выйти?! - вопил чёрт, не замечая, как выдаёт свои тайны. - Через мост перейдёшь, а там лес и кончается!

Годослав понял, что другой возможности не будет. Он быстро сунул меч в ножны, подхватил одной рукой кольчугу и шлем, вскочил на спину Комарику и направил его на проступившую дорогу. Благо, силы возвращались и к богатырю, и к коню.

- Спасибо, господин Прохор, - произнёс Годька, склоняя голову.

Чёрт только тут заметил, что натворил и взвился пуще прежнего.

- А ну, вернись сию же минуту! - завопил он, грозно сдвигая брови. - Тебе, богатырь, приказываю.

Годька устало усмехнулся, развернулся и пришпорил Комарика. Конь сорвался в галоп, высекая искры на случайных камнях. Туман над ними сгустился, деревья пугающе сдвинули кроны, позади завывали мавки. На этот раз они не плакали, а угрожали смертью. Громко кричал Прохор. Комарик взмок, но, чуя беду, не останавливался аж до самой переправы. Мостом гордо именовались три трухлявые сколоченные доски. Годька хотел соскочить и перевести коня. Но тот был так напуган, что пошёл сам. За спинами выл и проклинал их чёрный кряжистый лес. Под ногами поскрипывали хлипкие доски, грозя вот-вот проломиться. По гладким чёрным и серым булыжникам журчала прозрачная вода. Годослав зажмурился и открыл глаза, только когда колыбельная ручья затихла далеко позади. Комарик, тяжело дыша, устало перебирал копытами по лесной дороге. Кругом клубился туман. Впереди показалась развилка. Годька досадливо выругался

- Вот и верь после этого нежити!

Он соскочил с усталого коня, и жеребец благодарно ткнулся ему в грудь.

- Бедный, мой Комарик, - запричитал Годька, перебирая поседевшую гриву. - Больше не буду тебя мучить, отдыхай. Какая разница, где пропадать.

Богатырь расседлал жеребца и присел, на всякий случай, на дорогу, чтоб ни Прохор, ни мавки не достали. Из-за тумана лес казался всё таким же сумрачным, но кто его знает, может, в мавкином лесу и вовсе нет ни дня, ни ночи. У Годьки было ощущение, что минуло не меньше суток. Его вновь охватила безысходность и обида. Где-то, в далёкой крепости, по его вине пропадали друзья и побратимы, а тут, в мавкином лесу, по собственной безрассудности пропадал он сам. Грудь сковало, что не продохнуть, но злые слёзы не спешили. Годька прилёг, подложив седло под голову, и тихонько заскулил.

***

- Дяденька?

Годька вздрогнул. Разлепил глаза и тут же зажмурился от яркого света.

- Дяденька, вы живой? - спросил детский голос.

"Никак уснул? И это посреди мавкиного леса. А эти твари тут, как тут!" - подумал Годька, не решаясь открыть глаза.

- Он, видать, из пограничных. Смотри, какая кольчуга, - сказал мальчишка над головой богатыря.

- Молодой.

- А седой, как дед Ванька! - изумилась девочка.

- Марыська, сбегай в Баташь приведи папку.

Годька не поверил своим ушам.

- Баташь? - простонал он пересохшими губами и с трудом разлепил глаза. - Это Баташь?

Со всех сторон на него смотрели обычные девочки и мальчики. Самая маленькая белокурая девчушка, сжимавшая в руках ярко-красный заморский воздушный змей, глазела на молодца разинув рот. В затылок Годьке ткнулась мягкая конская морда, и шею обдало горячим дыханием.

- Комарик, - обрадовался он, поднимаясь на ноги.

В толпе ребятни он казался дубом посреди подлеска. Годька огляделся: вокруг шелестели самые обычные деревья, через зелёное кружево листвы сочился яркий золотистый солнечный свет. От перекрёстка не осталась и следа. Вчера он ложился спать на дороге, а проснулся на опушке.

- В какой стороне Баташь? - спросил он у паренька.

Мальчишка указал в сторону и побежал вперёд, видно, докладывать отцу.

- Дяденька, а почему ты весь седой? - спросила белокурая малышка с заморской игрушкой.

- Не трогай дядю. Война всегда страшная, - одёрнула её девочка постарше, видимо, сестра.

Она с серьезным видом взяла малышку за руку и повела прочь. Вслед за ними, время от времени любопытствующе оборачиваясь, потянулись и другие ребята.

Годька натянул кольчугу, прикрыл поседевшую голову шлемом, оседлал Комарика и двинулся в направлении, указанном мальчишкой. Никогда в жизни, он не замечал, насколько живой настоящий лес, и только сейчас прозрел: в траве шныряли зелёные и коричневые ящерки, в кронах деревьев пели песни птицы, и выискивал жучков дятел, по веткам шныряли белки, с цветочка на цветочек перелетала божья коровка.

Годька не мог поверить, что он живой, пусть и поседевший, видит Бог - это малая плата за то, что он выбрался из мавкиного леса, обманул чёрта, и что, наверняка, ещё сегодня до заката к границе выедет подкрепление.

- Надо бы гаду пряник купить, - сказал богатырь. - Пропали бы без его наставлений.

Комарик недовольно фыркнул, показывая, что категорически не согласен с хозяином и пусть он лучше эти деньги потратит на мешок морковки для верного коня.

Лес кончился. По полуденному небу, разгоняя перины облаков, важно вышагивало солнце. А в море золотых полей, огромным кораблём вздымалась серая громада Баташи. Шпили башен и петушки-флюгера горели золотом. Впереди по дороге бежала ребятня, таща за конопляную ниточку заморскую игрушку из красной бумаги. Они смеялись, улюлюкали, тыкали в небо пальцами. А змей всё вилял и хитро изворачивался.