А.С. Зуев О военном менталитете народов северо-востока Сибири в XVII–XVIII вв.)
Чукчи относились ко всем своим соседям крайне высокомерно и ни один народ в их фольклоре, за исключением русских и их самих, не назван собственно людьми. В чукотском мифе о творении мира предназначением русских считается производство чая, табака, сахара, соли и железа, и торговля всем этим с чукчами. Но, по непонятой причине, русские презрели своё предназначение и стали воевать.
(C) Википедия
воин тлинкит
«экспозиция Кунсткамеры» Яндекс.Фотках 
«экспозиция Кунсткамеры» на
Яндекс.ФоткахА.С. Зуев
Диалог культур на поле боя (о военном менталитете народов северо-востока Сибири в XVII–XVIII вв.)
При обращении к изучению присоединения Сибири и ее отдельных регионов исследователи обычно акцентируют внимание на мирной стороне русско-аборигенных отношений. Другой – военной стороне присоединения и вооруженным конфликтам между русскими и аборигенами уделяется гораздо меньше внимания. В известной мере это оправдано стремлением выявить механизмы и формы взаимной адаптации представителей разных культур, показать позитивные результаты интеграции сибирских этносов в инокультурный социум.
С другой стороны, такой подход обедняет картину взаимоотношений русских и аборигенов. Ведь известно, что контакты между ними, особенно в первое время, в период присоединения, были не только мирными, но зачастую враждебными. Практически все сибирские народы или их отдельные территориальные группы оказали русским сопротивление разной степени силы, упорства и длительности. Но при этом в относительно короткий срок казаки-землепроходцы прошли от Урала до Тихого океана и русская власть установилась на большей части Сибири. Встает вопрос: благодаря чему малочисленным казачьим отрядам удавалось, как правило, побеждать значительно превосходивших их по численности аборигенов? Большое значение имело преимущество русских в вооружении и воинском искусстве. Однако эти факторы не являются единственными и определяющими, учитывая, с одной стороны, невысокие технические данные огнестрельного оружия в XVI–XVIII вв ., а, с другой – то обстоятельство, что многие из сибирских народов обладали оборонительным и наступательным вооружением, не уступавшим аналогичному русскому вооружению, имели фортификационные укрепления и вдобавок были "воисты и боем жестоки" .
«экспозиция Кунсткамеры» на
Яндекс.ФоткахЭскимос в доспехе из толстой кожичитать дальшеПримерное равенство русского и аборигенного вооружения при преобладающей численности аборигенов заставляет обратить внимание на другие факторы, влиявшие на ход и исход конкретных вооруженных столкновений. В связи с этим весьма ценным представляется взгляд на войну как одно из важнейших проявлений человеческой культуры. Согласно ему при изучении военных конфликтов и войны помимо военно-технических аспектов большое внимание должно уделяться психологическим и культурным аспектам. Среди последних огромную роль играет военный менталитет ( war mentality ) – комплекс ментальных установок и стереотипов поведения "человека воюющего" , которые, в свою очередь, определяются духовными ценностями и представлениями, традициями и обычаями того общества, членом которого является "человек воюющий" [ 1] .
Изучение человеческой психологии в далеком историческом прошлом, да еще в узкой военной сфере и с учетом этносоциальной и региональной специфики – занятие чрезвычайно сложное, требующее особой методики извлечения необходимой, как правило, скрытой информации из ограниченного круга источников, а также ее адекватной интерпретации и трактовки. Положительный опыт подобного рода исследований в рамках междисциплинарных подходов имеется в зарубежной и отчасти в отечественной военной антропологии, особенно на материалах первобытных обществ. Опираясь на выработанные данным научным направлением методические приемы и подходы, можно попытаться рассмотреть военный менталитет сибирских аборигенов.
В качестве объекта исследования автор выбрал чукчей, азиатских эскимосов и коряков – народы, которые с середины XVII до середины XVIII вв. упорно сопротивлялись установлению над ними русской власти. Вооруженные столкновения, которые с перерывами продолжались почти столетие, запечатлелись в многочисленных документах и, что особенно важно, нашли отражение в чукотском, эскимосском и корякском фольклоре. Анализ большого массива источников дает возможность сделять ряд интересных наблюдений по поводу тактики боя и поведения непосредственно в бою чукчей, эскимосов и коряков. Важнейшим элементом военной тактики указанных народов было внезапное нападение. Этот способ ведения войны они практиковали в межплеменных столкновениях и активно использовали против русских, нередко достигая победы. Если внезапное нападение перерастало в открытое сражение, или последнее имело место само по себе, то чукчи, эскимосы и коряки начинали его с "огневой подготовки" – стрельбой из луков и пращей. Данные фольклора свидетельствуют, что такой бой воины могли вести длительное время, прежде чем перейти к рукопашной схватке. Более того, дистанционному бою они отдавали предпочтение в открытых фронтальных сражениях. Но данная традиционная тактика в столкновениях с русскими ставила аборигенов в невыгодное положение, поскольку давала противнику возможность использовать преимущество огнестрельного оружия, тогда как "лучной бой" (в силу технических характеристик корякских и чукотских луков и стрел) не наносил русским ощутимого вреда. По этим причинам и русские предпочитали вести бой на дальней дистанции. Следующая фаза боя – рукопашная схватка , судя по совокупности сведений, редко представляла собой массовое фронтальное столкновение. Если последнее происходило, то русские не в состоянии были отбить натиск численно превосходивших аборигенов и терпели поражение. Но это случалось редко. Обычно победа оставалась за русскими. Исходя из этого, а также с учетом длительности открытого боя ( "целой день до вечера" , "с утра до вечера" , "с полудни до вечера" , "бились день и ночь" ), соотношения сил и соотношения числа убитых и раненых среди противоборствующих сторон, есть основание говорить о том, что в контактном бою чукчи, эскимосы и коряки действовали отдельными группами. Подобная тактика так описывается в корякском предании об обороне коряками в 1714 г . своего острожка – Олюторского Большого посада : когда подошли казаки предводитель коряков Кымманяк "сказал своим воинам: "Начнем сражаться, каждая группа родственников самостоятельно". Пошла первая группа – оказалась разбитой, пошла вторая – то же. Наконец, пошла третья группа родственников – она оказалась также разбитой. Впервые Кымманяку сказал: "Нападем все вместе!" Пошли и были разбиты" [ 2] .
«экспозиция Кунсткамеры» на Яндекс.Фотках
Следует также обратить внимание на то, что у чукчей, эскимосов и коряков, судя по фольклору, нормой ведения боя при открытых межплеменных столкновениях было не массовое сражение, а серия индивидуальных поединков , единоборство богатырей. Как правило, результат этого поединка решал исход не только конкретного сражения, но и войны в целом [ 3] . Более того, и военные действия против русских, по крайней мере в чукотском фольклоре, также "трансформировались" в поединки богатырей. В некоторых сказках и преданиях чукчей исход их войны с русскими решило единоборство чукотского богатыря с предводителем русских [ 4] . Единоборство как кульминация русско-чукотского противоборства фигурирует и в фольклорном изобразительном искусстве чукчей [ 5] . Важно отметить, что единоборство, как способ ведения контактного боя в открытых сражениях, существовало не только у обитателей крайнего северо-востока Азии. Оно в принципе было характерно для "первобытных" народов. Причем речь идет не о единоборстве в чистом виде (поединке двух богатырей), а о том, что враждующие стороны выставляли равное число воинов и при этом придерживались определенных правил ведения сражения. Оно представляло собой серию индивидуальных поединков, причем, когда число жертв достигало определенной, иногда даже заранее оговоренной, величины, противники могли прекратить кровопролитие [ 6] .
В . Г . Тан-Богораз , лично изучавший образ жизни чукчей, указывал, что у них в некоторых случаях нападающая сторона открыто вызывала врага на битву и приглашала противников выступить в равном количестве [ 7] . Подтверждение подобному "рыцарскому" поведению мы опять же находим в изобразительном искусстве, фиксирующем фольклор. Так, один из чукотских рисунков изображает следующую картину: на стойбище нападают враги, в отстутствии мужа на его защиту выходит жена, она вступает в поединок с предводителем нападавших, за единоборством, не вмешиваясь в него, со стороны наблюдают четверо воинов-врагов [ 8] . Другой, эскимосский, рисунок запечатлел сцену боя лучников: художник, надо полагать, отражая традиционные нормы (стереотипы), изобразил с противоборствующих сторон примерно равное число не только воинов, но и убитых и раненых [ 9] . Вышесказанное наводит на мысль, что и в открытых вооруженных столкновениях с русскими коряки, чукчи и эскимосы в соответствии с принятыми у них военными правилами могли выставлять непосредственно для рукопашной схватки то количество воинов, которое примерно соответствовало численности противника. Это предположение во многом объясняет победы русских даже при значительном численном перевесе аборигенов. Разумеется, абсолютизировать тактику единоборства не следует. Она не применялась при внезапных атаках и тайных нападениях. Хотя и в этом случае, когда противника застигали врасплох, достаточна была атака небольшой группой.
«экспозиция Кунсткамеры» на Яндекс.Фотках
Исход столкновения в немалой степени определялся способностью к ведению затяжного (позиционного) осадно-оборонительного боя, а также упорством и стойкостью воинов. Сохранившиеся описания многочисленных боев показывают, что коряки, чукчи и эскимосы не были готовы к затяжным осадным боям [ 10] . Столкнувшись с тем, что у русских преобладал оборонительно-контратакующий стиль, они не смогли внести соответствующие новации в свою тактику. В результате стоило русским выдержать первый натиск и занять оборону, как напор атакующих ослабевал, они не знали, что предпринять, и, продержав какое-то время противника в осаде, или отступали сами, или давали ему возможность уйти. Кроме того, есть основания утверждать, что аборигены не отличались особыми упорством и стойкостью в боях с русскими. Это проявлялось в том, что они в какой-то момент сами прекращали бой. Данный критический момент определялся разными факторами или их сочетаниями.
Во-первых, сумятицу в ряды "иноземцев" вносили гибель или пленение предводителей . Во-вторых, у аборигенов существовало представление о некой критической цифре потерь , которые они могут понести в одном сражении, даже несмотря на то, что боеспособным оставалось еще значительное число воинов. Если эта цифра достигалась, они считали бой проигранным, и тогда или "капитулировали" (кончая жизнь самоубийством), или спасались бегством. Это доказывается многочисленными примерами тех сражений, когда, казалось бы, коряки и чукчи (вместе с эскимосами) в силу своей большей численности и выгодности позиции (особенно при обороне поселений) еще долго могли драться, однако, несмотря на это, прекращали всякое активное сопротивление, смиряясь с участью побежденных. По этому поводу Г . Ф . Миллер подметил: "О них (чукчах и коряках-алюторах. – А.З.) говорят, что у них есть следующее обыкновение, благоприятное для противника: если они в своем походе однажды пролили кровь, то уже не продолжают идти дальше, и есть мнение, что они давно разорили бы Анадырский острог и три острога на Колыме, если бы их не удерживало от этого упомянутое суеверие" [ 11] . Подобное "воинское поведение" было опять же обычным для "первобытных" народов, которые в открытых сражениях при межплеменных столкновениях, как правило, заканчивали бой при первых же жертвах. Антропологи объясняют это тем, что в обществах данного типа наибольшую ценность представляли людские ресурсы.
Соответственно, каждая из сторон стремилась минимизировать свои потери, и когда они достигали какой-то критической величины, прекращали бой [ 12] . В-третьих, переломный момент наступал и тогда, когда "иноземцы" не удерживали свое боевое построение . Стоило русским отбить первый натиск или сбить аборигенов с изначально занятой ими позиции, как те теряли способность к сопротивлению, вероятно, просто потому, что не умели производить перегруппировку сил и менять тактику.
В целом, при неблагоприятном для аборигенов течении боя в какой-то момент в их настроении происходил перелом, их боевой задор исчезал, и они впадали в отчаяние. О последнем убедительно свидетельствуют как бегство с поля боя, так и практика массовых самоубийств. Командир Анадырской партии Д . И . Павлуцкий по поводу чукчей отмечал: "во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают" [ 13] . Аналогичные наблюдения в отношении коряков сделал С . П . Крашенинников : "они же, ежели неприятели нечаянно на них нападут, о обороне уже не думают, но жен своих и детей сперва, а после и самих себя убивают" [ 14] . Паника и массовый суицид, естественно, облегчали русским достижение победы, поскольку их противник вместо того, чтобы драться до последнего (тем более что он даже на заключительных этапах сражений, как правило, имел численный перевес), прекращал всякое сопротивление. Изложенное выше дает основание утверждать, что военный менталитет и даже шире – "культура войны" – коряков , чукчей и эскимосов , соответствуя "первобытному" состоянию этих народов, во многом предопределяли их поражение в столкновениях с военной организацией и воинским искусством русских.
1. Сенявская Е.С. Теоретические проблемы военной антропологии: историко-психологический аспект // Homo belli – человек войны в микроистории и истории повседневности: Россия и Европа XVIII–XX веков. –Н. Новгород, 2000. – С. 10, 12.
2. Вдовин И.С. О соотношении фольклора с историко-этнографическими данными // Фольклор и этнография. – Л., 1970. – С. 19.
3. Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов крайнего северо-востока Сибири // Сиб. этногр. сб. – М.-Л., 1957. – Вып. 2. – С. 157, 232; Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. – СПб., 1997. – С. 103; Стебницкий С.Н. Очерки по языку и фольклору коряков. – СПб., 1994. – С. 52-54; Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 168, 172.
4. Богораз В.Г. Материалы по изучению чукотского языка и фольклора. – СПб., 1900. Ч. 1. – С. 92-94, 331-334, 390; его же. Чукчи. – Л., 1934. Ч. 1. – С. 171-173; Сказки и мифы народов Чукотки и Камчатки. – М., 1974. – С. 310-311.
5. Широков Ю.А. Гравированные клыки в собрании Государственного музея революции // Зап. Чукот. краевед. музея. – Магадан, 1968. – Вып. 5. – С. 89.
6. Война и мир в ранней истории человечества. – М., 1994. Т. 1. – С. 79, 85-86, 106, 129, 156. см. также: Головнев А.В. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. – Екатеринбург, 1995. – С. 129-130
7. Богораз В. Г. Чукчи. – Л., 1934. – С. 167
8. Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов крайнего северо-востока Сибири // Сиб. этногр. сб. – М.-Л., 1957. – Вып. 2. – С. 42; Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 38, 39, 172.
9. см.: Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 161.
10. А.К. Нефедкин отмечал, что у чукчей “военные действия не были рассчитаны на долгосрочную осаду или оборону” (Нефедкин А.К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 152, 188). Один из современных военных антропологов Р. Коллинз писал: “Простые племенные общества обычно не способны к долговременному групповому бою” (Коллинз Р. Конфликт с применением насилия и социальная организация: некоторые теоретические следствия из социологии войны // Война и геополитика. – Новосибирск, 2003. – С. 41).
11. Элерт А. Х. Народы Сибири в трудах Г. Ф. Миллера. – Новосибирск, 1999. – С. 98.
12. Война и мир в ранней истории человечества. – М., 1994. Т. 1. – С. 72-129; Першиц А.И., Монгайт А.Л., Алексеев В.П. История первобытного общества. – М., 1982. – С. 193. – см. также: Нефедкин А. К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 173; Коллинз Р. Конфликт с применением насилия и социальная организация: некоторые теоретические следствия из социологии войны // Война и геополитика. – Новосибирск, 2003. – С. 38.
13. Сгибнев А. Материалы для истории Камчатки. Экспедиция Шестакова // Морской сб. – СПб., 1869. – Т. 100. – № 2. Неофиц. отдел. – С. 30-31.
14. Крашенинников С. П. Описание земли Камчатки. – М.-Л., 1949. – С. 728. – см. также: РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. № 528. Ч. 1. Д. 18. Л. 8; Ч. 2. Д. 9. Л. 47; Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. – СПб., 1997. – С .29; Антропова В. В. Антропова В.В. Вопросы военной организации и военного дела у народов крайнего северо-востока Сибири // Сиб. этногр. сб. – М.-Л., 1957. – Вып. 2. – С. 234-236; Нефедкин А. К. Военное дело чукчей (середина XVII–начало XX в.). – СПб., 2003. – С. 175, 205.