Зион Кларк - борец с половиной тела.
История Зиона Кларка –
пример большого стремления к достижению целей и работы над собой.
Несмотря на сложную судьбу, юноша не опустил руки и смело двигался к мечте.
Он не сравнивал себя с остальными и не делал никаких поблажек,
ведь только таким образом добываются победы.
Фото и видео смотрите в нашей группе в ВК и в инстаграме
Бойся дурака! Он действительно опасней предателя. Хотя бы уже по тому, что их физически больше. Дурак опасен всегда, но на войне это может стать катастрофой. Для тебя лично, для людей за которых ты отвечаешь, для людей которым дороги ты и твои подчинённые. Дурак вас загубит не со зла, не по злому умыслу, а просто в силу своих ограниченных умственных способностей.
То, что у него на погонах большие звёзды, вообще ни о чём не говорит. В мирное время в армии дураки предпочтительней. Если от них есть проблемы начальству, то небольшие (обычно от их же глупости). Они ни в какое сравнение не идут с теми неудобствами, которые доставляют умные. Поэтому самый опасный период в любой войне — это её начало после долгого мира. Вот тут идиоты разворачиваются в полный рост. Позже, в силу ряда причин(служебное несоответствие,гибель по той же глупости, банальный отстрел своими), их количество резко падает. Но, к сожалению, никогда не падает до нуля, обычно из тыла подвозят новых.
Многие негативные последствия от руководства неумными можно купировать. Но, для этого надо чётко понимать, с кем ты имеешь дело. Дураки, как существа примитивные, между собой очень похожи. Поэтому определить их можно по ключевым фразам, услышав которые, лучше сразу насторожиться, и начать продумывать запасные планы действий.
Маркеры небольшого ума
Умный -это всегда сомневающийся человек. Дураку чужды такие изыски, как сомнения, поэтому план у него всегда будет один. Запасные варианты даже не рассматриваются. Потому как для него его план гениален, и провалиться ну никак не может. Причём, этот план, практически, всегда будет тупиковым. Т.е., если чудом он реализуется, то для дальнейшего развития событий придётся придумавать новый «гениальный» план, возможно никак несвязанный с предыдущим. В общем дурак не может видеть целостною картину мира, а решает только сиеминутные задачи. Увидеть ситуацию, хотя бы на пару шагов вперёд ,ему просто не дано.
Таким образом, у дурака всегда будет только один план действий. Отсутствие запасных вариантов сразу же должно насторожить.
Чтобы обосновать свой план, дурак обычно используют стериотипные в их среде фразы:
— Да я сто раз так делал!
-У НАС подавляющее преимущество!
— Эти голодранцы, вообще не бойцы.
-Как вдарим, так они и обосрутся!
-Разведка ещё не вернулась, но позавчерашние данные показывают, что всё будет нормально…
-«...Грозный возьмём двумя десантными полками...»
Все эти фразы показывают, что оценка обстановки сделана на предположениях. Причём, предположениях неумного человека, и к реальности отношения не имеет.
А так как предпосылки были не верны, то и результат скорее всего, для вас будет катастрофичным.
Дурак может оперировать в своих ограниченных умственных процессах только видимой информацией. Количество танков, численность личного состава, примерная численность противника- вот это его. Всё, что не видно и нельзя потрогать руками , выше его понимания, и совершенно им не учитывается.
Моральное состояние войск, знание противником местности, факторы поддержки местного населения нас или противника, «внезапно возникшие» минные поля и т.д. и т.п., дурак учесть не может. Их просто нет в алгоритме работы его мозга. Зато не сомневайтесь, что он из вас всю душу вытрясет, когда будет списывать потерянное во время проведения его «гениальной» операции вооружение.
Ещё одна неприятная черта дурака — ему вас не жалко. Когда всё провалится, ему будет жаль свой «гениальный» план, который не смог воплотится в жизнь, не полученные(или потерянные) новые звёзды на погоны, а вот на вас погибшего ему будет глубоко плевать. «Бабы ещё нарожают» — это как раз оттуда. В его мозговой матрице нет такого понятия, как жалость. И спать он будет после этого вполне себе спокойно. Ну не дана дуракам высшая нервная деятельность…
Наряду с дураками, есть другой, более опасный тип людей — сволочи. Они как раз опасны тем, что умны, но в силу своих личных интересов готовы пожертвовать вами. Дурак пойдёт с вами на гиблое дело,которое сам же и затеял, просто потому, что опасности не понимает. Сволочь — никогда. Он вас использует, а значит, чтобы настричь купонов с вашей смерти, ему необходимо выжить.
Старайтесь учиться определять скрытые мотивы людей, приказы которых вы выполняете.
Дураки со звездами окружают себя сволочами. А сволочи окружают себя дураками. А так как и у тех и у других развит инстинкт самосохранения своей задницы, то начинается большая военная жопа. Строевые смотры, совещания, планерки, построения и отчёты.
И если дурак послал танки в город без прикрытия пехоты, то для начальства будет виноват не дурак, а командир роты, который «не провел проверку наличия огнетушителей на бронеобьектах». И танки сгорели по вине ротного.
Не дайте себя убить
Выход один: игнорировать дурь и заниматься своим делом. А дело офицера- сохранить жизни своих подчинённых, выжить самому, и победить.
Как???
Немного практики:
Поставлена задача:
поэтапно взять силами взвода два частных дома в селе.
В качестве наказания. Взводный собрал бабло с солдат и купил ящик водки. Водку отвёз на минометную батарею. Два дома снесли за два залпа. Взводный доложил о выполнении задачи. Правда занимать было уже нечего.
Поставлена задача:
срочно обнаружить временные позиции артиллерии противника, проведя разведку на незнакомой местности, без предварительной подготовки.
Вместо того, чтоб искать приключений на свою жопу, разведка оборудует НП и обменивается инфой с местными бойцами. Им координаты временных огневых позиций противника известны давно. А дураки в штабе забыли обменяться между собой информацией.
Вообще, всегда надо иметь свой план боевых действий и лично организовывать взаимодействие.
При планировании, всегда, всегда предусматривайте порядок действий на случай полной жопы. Как минимум, направление движения группы туда, куда никто за вами не пойдет.
И ещё… Никто никогда не знал, в какой момент времени моя группа начнет движение. Никто, кроме членов группы не знал маршрут движения. Комментарий начальника из разряда сволочей: "Моя разведка - долбоебы, ходят не там, где я им сказал".
Но победителей не судят…
Бойтесь дураков. Как только вы поняли с кем имеете дело, расчитывайте только на себя. Жизнь у человека одна, как у вас, так и у ваших подчинённых. Поэтому никогда не спешите выполнять дурацкие приказы. Выходов из любой ситуации есть всегда как минимум три — правильный, неправильный и ни хрена не делать. Сначала всё хорошо продумайте.
Солдат Удачи
Другие материалы автора:
https://zen.yandex.ru/id/5f1aa9cd2fae484739b2f17e
В России на каждую тысячу человек приходится 3–6 случаев ДЦП. Детский церебральный паралич — термин, который объединяет группу двигательных нарушений, вызванных повреждением мозга. Эти симптомы неизлечимы и проявляются в разных формах уже в первые годы жизни. Но если человек с ДЦП не занимается физической активностью, его состояние будет только ухудшаться. Тренер по современному мечевому бою Алевтина Махмудова проверила это на себе. Несколько лет назад наша собеседница не могла встать с постели и самостоятельно совершать элементарные действия, а сегодня принципиально передвигается без костылей или инвалидной коляски, пишет кандидатскую диссертацию и разрабатывает методику, объединяющую восстановительные программы и спорт. Алевтина рассказала «Ножу», чего ей стоила борьба за собственную независимость, как гиперопека мешает людям с инвалидностью, почему в реабилитации для взрослых с ДЦП мало специалистов и как мечевой бой помогает разрушать стереотипы.
ДЦП — неизлечимая болезнь, но ее симптомы корректируются методами реабилитации. Хирургическое вмешательство — крайняя мера при тяжелых контрактурах или деформациях, которые мешают дальнейшему развитию организма. Операции сами по себе травматичны и иногда сопровождаются осложнениями.
Когда сняли гипсы, очень хотелось себя пожалеть, потому что ноги постоянно болели и ничего не получалось делать самостоятельно. Но родители дали понять, что это не лучшее чувство. Они ко всему относились с юмором, подбадривали, иногда заставляли и приучали много работать, постоянно настраивали на что-то серьезное, для чего нужна хорошая физическая форма.
По шкале GMFCS у меня был третий уровень (я передвигалась с ходунками, за руку или с опорой), но со временем, уже после школы, я перешла на второй. Небольшие расстояния преодолеваю сама, а на всяких движущихся поверхностях типа эскалатора мне обычно нужна помощь. Первые самостоятельные шаги я сделала в ходунках, но затем никогда не пользовалась костылями или инвалидной коляской: родители боялись, что привыкну к этому и перестану рассчитывать на силы собственного организма. Возможно, с подпорками я бы смогла научиться ходить на пару лет раньше. И всё же, думаю, родители сделали правильный выбор: неизвестно, как дальше сложилась бы моя жизнь, бросила бы я костыли или нет.
Мама и папа наметили мне четкую цель — быть настолько независимой, насколько это возможно. Без посторонней помощи у меня не получалось даже дойти до туалета — пользовалась уткой. И я сделаю всё, чтобы никогда больше не оказаться в таком положении, — хочу до конца сохранять физическую независимость: мыться, одеваться, ездить в общественном транспорте — и ходить. Современные коучи уверяют, что негативная мотивация не работает… Не знаю, ребята, по собственному опыту могу сказать: еще как работает!
Родители изначально решили вложиться в мое образование. Они для меня пример, это люди, которые полностью сделали себя сами: папа начинал официантом, а сейчас управляющий рестораном; мама владеет парикмахерской, хотя на первом этапе карьеры была простым мастером. Меня отдали в Международную школу завтрашнего дня — можно сказать, элитное заведение, где в основном учатся дети дипломатов. Там были не связанные между собой программы — на русском и на английском, — так что работать приходилось на два фронта. Но это позволило мне развить очень полезную привычку — выполнять объемные задачи качественно и в сжатые сроки. Кроме того, я видела, к чему стремятся дети послов, и тоже хотела поступить в вуз, найти высокооплачиваемую работу. Ценности, которые закладывались во время учебы, помогают до сих пор.
В школе я была со всеми на равных. Ты чувствуешь, что какой-то «не такой», только когда попадаешь в больницу. Все к тебе относятся как к недоделанному, «неправильному»: то оберегают, то шпыняют.
С детьми, которые там лежали, нас объединяли только общие проблемы и процедуры, — интересных тем для разговора не находилось. В школе ребята всегда чем-то увлекались, читали, смотрели фильмы. А дети из больницы были как будто намного младше, ничем не интересовались, не умели строить долгосрочные планы и во что-то вкладываться.
Когда после школы я попала в интернат для людей с нарушениями опорно-двигательного аппарата, мне было очень стыдно. Я хотела учиться и жить отдельно от родителей, как и все мои одноклассники, и мама с папой решили, что это будет хорошим вариантом, независимо от того, какая там обстановка. Я сменила телефон, ни с кем не общалась. Только когда ушла в другой вуз и получила работу переводчика в компании Scania, возобновила связь со старыми знакомыми. Мне не хотелось признаваться в собственных неудачах.
Московский социально-гуманитарный институт — это такой казенный дом для содержания взрослых инвалидов с последующей выдачей диплома. Всё устроено как в обычном вузе, только учебная часть и общежитие находятся в одном здании. Там много пандусов, поручней, чтобы людям с ДЦП было удобно передвигаться. Есть всякие студенческие развлечения. В 16:00 по общежитию ходили женщины, которые следили за тем, чтобы девочки не проводили время у мальчиков и наоборот.
Да и в целом там царит гнетущая атмосфера, а уровень профессиональных навыков, получаемых выпускниками, не соответствует требованиям рынка труда. Для кого-то МСГИ — возможность переехать из психоневрологического интерната в человеческие условия или в Москву из маленького российского городка. Один мой знакомый попал в аварию и не мог ходить — для него это был оптимальный вариант очной учебы. И если у тех, кто хотел вырваться в столицу, есть хоть какая-то мотивация, то остальные ее лишены. Студенты не понимают, куда пойдут работать после учебы: диплом вуза не котируется, в трудоустройстве помощи нет и готовых специалистов здесь не выпускают. Уровень знаний оставляет желать лучшего, и в частных разговорах это подтверждают даже преподаватели.
Однажды я обнаружила себя на паре непричесанной, не поменявшей одежду, оглянулась — и поняла, что не особо выделяюсь на фоне окружающих. Вот тогда стало страшно: когда ты забываешь такие вещи, пора бить тревогу. Это был стимул перевестись в другой вуз. Я подала документы на иняз в педагогический институт, а потом на отделение реабилитации (зря, что ли, у меня два школьных диплома и оканчивала я два бакалавриата одновременно?).
К тому моменту я уже начала заниматься мечевым боем. Еще в 10-м классе к нам приходил выпускник нашей школы Иван Саблин и в красках, увлеченно рассказывал об этой дисциплине.
Я заинтересовалась, но так как мне сложно было на уровне соревнований в тех организациях, где я пробовала заниматься, я обратилась напрямую к президенту Федерации современного мечевого боя, основательнице школы «Эскалибур» Марии Владимировне Давыдовой.
Когда ты начинаешь самостоятельно перемещаться по городу, мир расширяется. Ты можешь
попасть из точки А в точку Б, это дает колоссальную свободу.
Современный мечевой бой (СМБ) — один из самых социальных видов спорта, а полипропиленовое оборудование совершенно безопасно. Тренировки развивают координацию, чувство баланса, скорость и реакцию. Помимо улучшения физических качеств, СМБ учит анализировать ситуацию, быстро принимать решения и правильно выстраивать дистанцию. Последнее — залог успеха во взаимодействии с окружающими.
В зале очень хорошо видно, кто есть кто: уже на разминке становится понятно, привык ли человек по-настоящему выкладываться, а на отработке приемов — насколько он требователен к себе в разных делах. Самый интересный этап тренировочного процесса — спарринги, где ты полностью вовлечен в бой и у тебя нет сил притворяться кем-то другим — остается только быть собой. По манере движений и обращения с мечом можно многое сказать о характере фехтовальщика, о том, каким способом он привык добиваться желаемого. Думаю, это касается и других боевых искусств.
Поначалу я соревновалась со здоровыми спортсменами. Затем основала направление Лиги С, подведя под это научную основу в магистратуре, — но там мне было уже не так интересно, и с 2017 года в состязаниях не участвую.
Сейчас я тренер и благодарна своей работе за то, что она позволяет мне служить богу и людям.
Эта ниша оставалась незанятой. Понимаю, что мне изначально было дано больше, чем другим людям с ДЦП, и нужно делиться. Я вложила в это очень много сил: бакалавриат, магистратура, сейчас пишу кандидатскую по реабилитации. Наша секция существует за счет самоокупаемости, так что, если в конце месяца выходим хотя бы в ноль, уже неплохо. Когда прибыль отрицательная, я плачу из собственного кармана. Мой основной источник дохода — работа переводчиком в разных местах, в том числе в компании Scania, и частная массажная практика.
В фонды не обращаюсь, потому что не хочу ни перед кем отчитываться за деньги, которые трачу так, как нахожу нужным. Я приучаю ребят к самостоятельности и объясняю, что их хобби им никто не должен оплачивать. Случаи бывают разные, в индивидуальном порядке это всегда можно обсудить, и я нередко иду навстречу. Но не понимаю людей, которые приходят ко мне и заявляют: «Денег нет, я инвалид, у меня сложная ситуация». Она у всех тут непростая! Препятствия, в том числе проблемы со здоровьем, не должны служить оправданием недостойного поведения или нежелания работать.
К сожалению, часто замечаю, что многие взрослые с ДЦП инфантильны. Причина тому — гиперопека со стороны родителей и неспособность вкладываться в профессию. С Лигой С иногда было очень тяжело — наверное, я никогда столько не плакала. Мне приходилось тратить время на то, чтобы объяснять людям, зачем нужно стричь ногти, мыть голову, чистить зубы. Многие не понимали, почему важно поддерживать опрятный внешний вид.
Особенно остро проблема инфантилизма проявляется, когда мы выезжаем на соревнования. Например, в августе были в Петрозаводске. Как только добрались до места, ребята начали ныть: холодно, дождь, номера в гостинице на четвертом этаже! Когда я поинтересовалась, почему мы должны жить на первом, мне ответили: «Мы же инвалиды!» А на вопрос: «Ну и что?» — последовало молчание. Сразу видно, кому какое воспитание закладывали в семье.
Недавно были в Минске. Захожу в комнату к мальчикам — им от 15 до 38, и все двигаются лучше, чем я. Постель заправлена только у одного. Спрашиваю: «Почему у вас беспорядок?» Ответили, что не умеют этого делать. Но когда я поставила им задачу научиться, они с ней справились за два часа. Мне потом звонили родители и спрашивали, как у меня получилось повлиять на их ребенка. Мой ответ был «негуманным».
Я не против помощи — но только до того момента, когда начинается езда на чужой спине. Критерий прост: способен ли человек самостоятельно справиться с задачей? К примеру, я не донесу тарелку с супом из окна выдачи в столовой до места, мне нужна помощь. Но я в состоянии взять хлеб, вилку и ложку, а потом убрать за собой. Конечно, если совсем руки чешутся, можно предложить помощь, показать свое расположение — но не нарушая личных границ.
В интернете та же ситуация: люди с ДЦП зачастую идут по пути наименьшего сопротивления, по текстам это хорошо видно. Обратный пример, достойный внимания, — деятельность Ивана Бакаидова. Вот таким установкам нужно следовать по жизни.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Сейчас все говорят об инклюзии, о том, что инвалидов обязательно нужно трудоустраивать, и меня это очень беспокоит. Ведь нередко дело не в предвзятом отношении к таким людям. Просто многие из них сами не любят работать, особенно когда требования к качеству высоки. К сожалению, я знаю только одного человека с ДЦП, которому я была бы готова назначить большой оклад, — это моя подруга, биолог-биохимик. Она по-настоящему вложилась в свое образование, не избегала студенческой практики, вместе с другими ходила по полям, собирала пшеницу для исследования пяти тонн зерна, работала в лаборатории с кровью. У всех остальных я хочу спросить, готовы ли они отказаться от своей пенсии и полностью себя обеспечивать?
Также наблюдаю, что знакомые ребята с ДЦП, у которых сохранный интеллект, не стремятся работать среди здоровых людей — им проще и спокойнее «среди своих». Например, они предпочитают остаться в родной коррекционной школе или в проектах вроде Everland, куда берут только сотрудников с инвалидностью. Мне бы хотелось увидеть среди знакомых больше крутых программистов и представителей других интеллектуальных профессий. А так получается двойной замкнутый круг. Человек с ДЦП не может интегрироваться в крупные компании, а крупные компании не могут брать конкурентоспособных высококвалифицированных специалистов с ОВЗ. Есть организации, которые формируют штат преимущественно из инвалидов. С одной стороны, они дают шанс таким людям получить хоть какую-то работу, но с другой — у них утрачивается мотивация, стремление к развитию. Зачем беспокоиться о профессиональном росте, о карьере, если «нормально и так» и «свои» всегда примут?
Есть еще одна проблема, с которой я сама регулярно сталкиваюсь на практике все пять лет руководства: ДЦП не исключает других болезней. И когда ко мне приходит человек с психиатрическим диагнозом (с депрессией, биполярным расстройством или с чем-то еще — не важно) и он не способен справиться с проявлениями нарушения самостоятельно, мы обязательно вдвоем идем к его врачу. Это серьезный подход и разделение ответственности. Иначе непонятно, где проявляются особенности характера или воспитания человека, а где — диагноз.
При работе с ДЦП нельзя сказать: не показал результат — пошел вон. Остается только надеяться, что человек возьмет максимум из того, что ему дают в рамках секции, но это зависит исключительно от него самого.
Реабилитационные центры сегодня появляются как грибы, но это не значит, что растет качество услуг. У нас практически нет специалистов, работающих со взрослыми, потому что такие пациенты всегда «неудобны». Если у человека сохранен интеллект — с ним необходимо считаться, а если нет — это очень тяжело физически и морально. Никому не хочется браться за непаханое поле. Гораздо проще уйти в новейшие техники реабилитации и работать с маленькими детьми.
Существует стереотип: если человек инвалид, значит денег нет. И идти в реабилитацию взрослых с ДЦП еще и невыгодно — особенно по сравнению, скажем, со спортом. Как-то поинтересовалась, сколько получают коллеги, работающие с бойцами ММА. Там такие деньги, которых в детской реабилитации при ДЦП не будет никогда, а во взрослой — тем более.
Классическая ЛФК сегодня не самый эффективный метод. Учебники по лечебной физкультуре в последний раз редактировались в 40-х годах, после войны, когда в них возникла необходимость. Одно из возможных решений — фитнес-программы, и было бы здорово, если бы они становились более доступными. Я говорю не о профессиональном спорте высших достижений (такие занятия могут подорвать организм и здоровых людей), а скорее о физкультуре с элементами спорта.
Сейчас я занимаюсь с тренером по бразильскому джиу-джитсу Ильясом Сулеймановым. Его подход к работе схож с методами Марии Владимировны.
Если объяснить специалисту особенности диагноза, то результаты будут в разы выше. По своему опыту могу сказать, что люди, которые профильно занимаются реабилитацией церебральных параличей, стремятся в первую очередь остановить развитие болезни и сохранить это состояние, а не улучшить его.
При спортивном подходе тренер и ученик вместе ставят цель и решают, как ее достичь. Она может быть очень простой: сделать складочку, сидеть без опоры с вытянутыми ногами, освоить определенное упражнение или вариант самостраховки при падении. Главное, чтобы это было понятно обоим. Так что я занимаюсь, скорее, не спортом, а околоспортивной ЛФК. Специалисты, работавшие со мной, корректировали свои методики, и это всегда давало результат. Я стараюсь заниматься индивидуально с тренером минимум трижды в неделю по полтора часа. Если получается чаще, пять-шесть дней, — неделя удалась.
Поиск тренера — стратегическая задача. Занятия выстраиваются в систему только на третий-четвертый месяц.
Обычно при знакомстве я объясняю тренеру, что мой диагноз похож на последствия инсульта, — это снимает иллюзию непонятности. А потом говорю о спастике — бесконтрольном напряжении мышц — и четырех тонических рефлексах, которые в норме помогают ребенку развиваться на первом году жизни и затем угасают, а у нас они остались:
— асимметричный шейно-тонический (при этом рефлексе рука со стороны, в которую повернуто лицо, выпрямляется, другая сгибается в локте — и ноги принимают аналогичное положение: одна вытянута, другая согнута),
— лабиринтный (рефлекс, вызывающий повышение мышечного тонуса спины в положении лежа),
— рефлекс Моро (рефлекс, заставляющий человека вздрагивать от громких звуков, что резко повышает мышечный тонус),
— симметричный шейно-тонический (рефлекс, при котором при вытянутой голове выпрямляются руки и сгибаются ноги).
Вместе со спастикой перечисленные рефлексы закладывают нам шаблоны неправильных движений, поэтому ни фармакология, ни ортопедические операции не помогают. После хирургического вмешательства без реабилитации человек останется лежать. Поскольку мы имеем дело с нарушением ЦНС, есть только шанс «переучить» мозг через движение. Получив такой объем информации, тренер смотрит на тебя большими глазами и либо отказывается дальше работать, либо соглашается на «занимайся как-нибудь», либо идет читать, что это за симптомы.
ДЦП — диагноз вторичных нарушений. Если собой не заниматься, состояние ухудшается: спастика продолжает нарастать, увеличивается асимметрия тонуса, как следствие — прогрессирует сколиоз, из-за малоподвижного образа жизни появляются артрозы и артриты. Всё это — жизнь в боли. Девчонки с таким же, как у меня, диагнозом, с которыми мы каждый год лежали в одной больнице, в 14–15 лет могли ходить, а сейчас передвигаются исключительно на электроколяске.
В нашем случае скелет и мышцы и без того измотаны неправильными движениями, а лишний вес превращается в дополнительную нагрузку. Вирусные заболевания, сопровождающиеся повышением температуры, могут стать причиной повышения спастики и ухудшения физического состояния. Когда грипп проходит, остается зажатость и раскоординированность. Поэтому я занимаюсь, даже когда болею, если нет температуры, — чтобы мозг и тело не забывали движения. Не можешь тренироваться полноценно — выполняй хоть какие-нибудь упражнения, это лучше, чем ничего. Когда пробуешь, есть два варианта: или получится, или нет. Если не пробуешь — только один: не получится.
Я уже была по ту сторону беспомощности и не отступлю от своей цели — как можно дольше оставаться независимой и самостоятельной, сохраняя максимально хорошую умственную и физическую форму. Чтобы видеть в себе и окружающих прежде всего человека, а не набор диагнозов или исполняемых функций. И если уж мне суждено пройти такой путь, то нужно не закапывать свой талант в землю, чтобы в конце жизни оказаться в темноте, а помогать и служить другим, радуясь каждому дню.
